Под кодовым названием «Эдельвейс» - стр. 46
– Из-за того, что его качало из стороны в сторону, я решил, что господин обер-лейтенант, извините, перепили, и я из осторожности решил без надобности не попадаться им на глаза.
– Почему?
– В таком состоянии, извиняюсь, они всегда всем полицаям, как только те попадались на глаза, любили пересчитывать зубы. А кулачище у них был – не приведи господи!
– Куда он направлялся? – остановил лирические воспоминания полицая Хейниш.
– Прямехенько на заднее сиденье. Чтобы, значит, отдохнуть…
Хейниш поиграл карандашом и спросил чуть ли не любезно:
– Он свалился до или после того, как ты выстрелил?
Зазроев побледнел. Это было удивительное зрелище – вспыхнувшая бледность, которая светилась сквозь паранджу щетины.
– Я не стрелял, господин штурмбаннфюрер. Можно же проверить – я с вечера почистил винтовку и не сделал из нее ни одного выстрела.
– Тогда кто же стрелял?
– Вообще никто не стрелял, – пожал плечами полицай. – Ночь прошла спокойно…
– Ти опьять отшень любишь шютка шютиль, За-зрой, – не удержался Функель. – Ти не стреляйт, никто не стреляйт, а Мюллер застреляйт. На твой пост застреляйт, Зазрой!
Лихорадочные мысли метались в голове Кристины Бергер. Не возникало никакого сомнения в том, что вот сейчас Хейниш минута за минутой, шаг за шагом проверит маршрут и действия Мюллера и обязательно узнает, что обер-лейтенант проявил к ней, если так можно сказать, автогалантность. Сразу возникает вопрос: почему сама не рассказала? А если не рассказала, значит, скрыла. Почему скрыла? Не подозрительно ли, что она скрывает, казалось бы, безобидный факт? Ведь волокитство для бабника Мюллера – норма поведения, явление такое же естественное, как употребление ежевечерне нескольких рюмок шнапса… И Кристина решила упредить расследование штурмбаннфюрера.
– Господин Хейниш, позвольте мне сказать. Возможно, это будет важно для хода следствия.
– О, безусловно, фрейлейн! – начальник СД весь превратился во внимание.
– Вчера вечером, когда я, идя со службы, поравнялась с офицерской столовой, меня встретил обер-лейтенант Мюллер и предложил подвезти домой. Я согласилась с благодарностью. Так что, когда он возвращался…
– Когда вы ушли со службы?
– В начале одиннадцатого. Минут пятнадцать, не больше.
– А когда прибыли домой?
– Когда я вошла в комнату, был как раз одиннадцатый час.
– Мюллер зашел к вам?
– О нет! Он сильно выпил, а мне не желательно усложнять отношения с господами офицерами… Он проводил меня до калитки и уехал.
Хейниш задумчиво вставил карандаш в мраморную конусообразную подставку, которая щетинилась отточенными грифелями. «Если ей верить, то Мюллер убит между одиннадцатью и двенадцатью часами. Но полицай твердит, что видел его живым еще в полночь!..»
– Зазрой, ты уверен, что в машине за рулем был Мюллер? – настаивал штурмбаннфюрер.
– Так точно! Мюллер лег спать, и вот, – полицай растерянно опустил голову, – не поднялся…
– Ты сделал попытку разбудить его?
– Нет… Я заглянул в машину. Они укрылись с головой, но на рукаве шинели я узнал металлический знак, какой изо всех офицеров носили только они. На рассвете я позвонил господину коменданту…
– В камеру! – махнул Хейниш рукой в сторону Зазроева. – Вы тоже, фрейлейн, можете идти, однако не покидайте своего служебного места. – Он проводил ее взглядом и только потом взял телефонную трубку. – Кеслер? Что успели?