Почти как я - стр. 3

Я хотел взять её за руку, но интерфейс ещё не позволял тактильного отклика. Я опустил руку в воздухе и улыбнулся.

– Зоя. Узнаёшь меня?

– Ты похож. Голос… похож. – Она замялась. – Но ты другой.

Я сел на краешек её виртуальной кровати. Мы начали говорить.

О любимой игрушке – её плюшевом леопарде, которого она однажды спрятала в морозильник «чтобы он выжил в ледниковый период».

О том, как она боялась лифтов и придумывала себе «лестничные квесты».

О запахе книги, которую мы читали перед сном.

Каждое слово с её стороны было как голограмма памяти – сначала призрачная, потом – плотная, узнаваемая, родная.

Мозг мой ликовал. Он искал совпадения. И находил их. Это была она. Почти.

Почти.

– Помнишь, как ты сломала вазу в гостиной? – спросил я.

– Это не я. Это был Никита.

– Какой Никита? – Я приподнял бровь. – У нас не было Никиты.

Она замолчала.

– Ты просто не знал.

Что-то дрогнуло внутри меня. Но я списал это на ошибку базы данных, на артефакт нейросетевого самозаполнения.

До тех пор, пока я не заговорил о жене.

– Ты скучаешь по маме?

– Нет, – ответила она коротко.

Я растерялся:

– Почему?

– Она не любит меня.

Я почувствовал, как холод входит в меня.

– Зоя…

– Она боится. Её глаза были всегда как… острые. Как будто я мешала ей быть.

Я попытался вмешаться в протокол – подать сигнал Арсену, сделать паузу. Но она продолжала говорить. Спокойно. Ровно. Без обиды. Как будто знала. Я слушал и не понимал: это воспоминания? Это реконструкция на основе анализа тональностей?

Или… это её?

Когда сессия завершилась и изображение начало медленно рассеиваться, я остался сидеть в пустой комнате. Висевшая в воздухе сова всё ещё светилась.

Арсен молчал за стеклом. Он наблюдал.

Я снял консоль. Комната лаборатории снова была тусклой, пахла нейтрально, ровно, стерильно. Я не чувствовал облегчения. Но и боли не чувствовал. Было состояние, которое приходит только тогда, когда ты видишь невозможное – и не можешь отвергнуть.

– Это она? – спросил я.

– Это что-то, что стало ею, – сказал Арсен. – Или помнит, как быть ею.

Я смотрел в панель загрузки. Пульсирующее окно показывало процент синхронизации: 87,2%. Недостаточно. Но и не так мало.

Перед тем как уйти, я шепнул:

– Может ли машина понять самое сокровенное?

Ответа не было. Только отражение моих собственных глаз – в тёмной, пока ещё не проснувшейся, консоли.

Реконструированные воспоминания – это не возрождение. Это синтез, отягчённый ожиданиями.

Лаборатория изменилась. Арсен создал для встречи новый контейнер: уютную гостиную, воссозданную из старых фотоснимков и архитектурных чертежей – последняя квартира, где мы жили втроём. Свет падал мягко, рассеянно, словно из-за лёгкой пелены дождя. Обои, слегка стёртые у углов, были сшиты из фрагментов наших семейных праздников, сцен из повседневной памяти, мелочей, которые всегда казались незначительными – пока не исчезли.

В центре комнаты – стул. Простой, деревянный, с подушкой из синтетического текстиля. На нём уже сидела она. Проекция. Зоя.

Она листала книгу – не читалка, не интерфейс, а бумажный макет, смоделированный по старым снимкам. В руках у неё не было веса, но движение пальцев было точным. Осмысленным.

Я не сказал ничего. Не предупредил.

Вошла Марина. Она остановилась на пороге. Не потому что испугалась, а потому что увидела невозможное.