Побежденный. Барселона, 1714 - стр. 70

На протяжении последнего года войны, треклятого 1714 года, защитники Барселоны сражались только за свои жизни, за свои дома, за свой город. Они отстаивали каталонские свободы, которые не были для них пустым звуком – это был порядок, прямо противоположный тому ужасу, который им тогда угрожал. Жители города боролись под началом Вильяроэля, дона Антонио Вильяроэля. Потерпите еще парочку глав, и вы узнаете, как этот человек появился в моей жизни и каким образом он вытащил меня из той ямы, в которую я скатился, подобно тому как вытаскивают из дорожной грязи завязший в ней сапог. И если мне зададут самый жестокий из вопросов: какому из учителей я более обязан, Вобану или Вильяроэлю, я скажу, что скорее умру, чем отвечу.

Из пятисот с лишним человек, которые вместе со мной пошли в последнюю атаку 11 сентября 1714 года, нас выжило не более двадцати или тридцати. Лошадь под Вильяроэлем была ранена и упала, брыкаясь от боли. Животное всей своей тяжестью навалилось на генерала, и под градом картечи освободить его от этого груза нам долго не удавалось. Нога его была раздавлена, и из штанины на уровне колена виднелась кость. Но, несмотря на раны, он оттолкнул всех, кто пытался ему помочь, и закричал как безумный: «Вперед! На врага! Я не желаю видеть отступления!»

Мы двинулись вперед, и тут снаряд, наполненный картечью, снес мне часть лица. Я упал на мостовую среди груд убитых и раненых и дрожащими пальцами попытался дотронуться до своей левой щеки. Но это мне не удалось: на ее месте зияла дыра, доходившая до правого угла рта, а в ней – кровавое месиво с осколками раздробленных костей. Левая челюсть была сломана, половины лица как не бывало. Моя собственная кровь застилала мне глаза, а потому меня нельзя считать лучшим свидетелем последних часов свободы Каталонии.

За последующие семьдесят лет я сменил около двадцати масок. Первая, сделанная на скорую руку, была похожа на шлем телесного цвета с узкими прорезями для глаз. Она закрывала мне все лицо. В Америке один ремесленник сделал мне другую, гораздо лучше первой. Я заплатил за нее кучу денег, но ничуть об этой трате не жалею. Маска прятала от взглядов только левую щеку, глаз и половину рта. Правая сторона лица была открыта солнцу и посторонним взглядам: зачем скрывать то, что сохранилось нетронутым. Держалось это хитроумное сооружение при помощи незаметных глазу резинок и креплений. Мой тонкий нос мог свободно выставляться напоказ – мне повезло, что снаряд его пощадил. Женщины снова начали поглядывать на меня с интересом, и я почти почувствовал себя человеком.

Эту маску сменили другие, много разных масок, порой настоящие произведения искусства. Я их продавал, терял в тропических джунглях, проигрывал в карты. Иногда личины у меня конфисковывали, а иногда крали. Некоторые разбились от удара дубины или приклада, сломались при падении с лошади. Шестая маска разлетелась вдребезги, приняв на себя удар случайной пули на излете, и ее крепкому фарфору я обязан жизнью.

И с какой стати я завел разговор о моих масках? Какое это имеет значение? Ты меня останавливаешь, только когда тебе заблагорассудится, а не когда этого требует мое повествование.

Я только что вкратце изложил вам взгляды каталонцев на последнюю войну, которая положила конец их существованию как нации. Но в том далеком апреле 1707 года Суви-Длинноног был еще совсем зеленым юнцом, которому было наплевать и на политику, и на историю. Так вот, он двигался в самое пекло этой войны вместе с бурбонскими войсками только для того, чтобы найти свое Слово.