По праву ненависти - стр. 14
В комнате повисает тишина, нарушаемая лишь моим шумным ротовым дыханием. Гофман по-прежнему стоит напротив и буравит меня взглядом, от которого предательски учащается сердцебиение и алеют щеки.
И чего он так смотрит? Зачем вообще согласился мне помогать? Его вина лишь косвенна. Это был несчастный случай. Рядовая ситуация на спортплощадке.
Однако, вопреки моим ожиданиям, Гофман не бросил меня на произвол судьбы и даже вроде бы не упивается моими страданиями. Действует правильно, решительно и… по совести.
Будто клятву Гиппократа давал…
Вот только я знаю, что это не так. Никакими клятвами он не связан, а его благородное поведение – лишь акт доброй воли. Или я все же ошибаюсь и это какой-то хитроумный план, направленный на то, чтобы усыпить мою бдительность?..
Сомнения накрывают удушливой волной. Осторожно приподнимаю голову, выхватывая взглядом скульптурное лицо одноклассника, который в эту самую минуту отстраненно смотрит в окно.
Все же он потрясающе красив. Неудивительно, что девчонки с ума по нему сходят. Высокий лоб, темные художественные брови, резкая линия скул, идеально прямо нос и волевой подбородок. Гофман выглядит так, будто природа особенно усердно трудилась над его лицом, не скупясь на акценты и уделяя внимание деталям.
В прежней школе тоже было несколько видных мальчишек, но их внешность была более смазливой, а привлекательность – более примитивной. В Родионе же чувствуется стать, порода… Необъяснимое, но явно ощущаемое превосходство над среднестатистической серой массой.
Дело то ли в развороте плеч, то ли в осанке, то ли в изгибе губ… Сложно понять, что именно создает такое впечатление, но не заметить исключительность Гофмана просто невозможно.
– Кажется, кровь остановилась, – подмечает Родион, отворачиваясь от окна. – Убери бинты и лед.
Я испускаю короткий вздох и медленно опускаю руки.
Парень делает пару шагов вперед и наклоняется, всматриваясь в мое лицо. Теперь его арктические глаза в десятке сантиметров от моих, и осознание близости дико будоражит, разгоняя пульс до критических двухсот.
Я вижу его темные ресницы. Вижу небольшую родинку на левой щеке. И узкий горизонтальный шрам на подбородке, который прежде не замечала…
– Нос, похоже, не сломан, – произносит он, обдавая меня мятным дыханием. – Но все же лучше показать медикам, чтобы удостовериться.
По телу пробегается дрожь.
Сердце спотыкается и пропускает удар.
В горле резко становится сухо, словно я проглотила пригоршню горячего песка.
– Зачем ты мне помогаешь? – хрипло выпаливаю я.
Родион распрямляется. Отступает назад и снова скрещивает руки на груди, как бы закрываясь от меня.
– Просто потому, что должен, – отзывается негромко.
– Но ведь ты ненавидишь меня… Вы все ненавидите!
Выражение его лица едва уловимо меняется, обнажая гнев и раздражение, а затем вновь затягивается непроницаемой пеленой невозмутимости.
– Мои чувства к тебе не руководят моими поступками. Для этого у меня есть разум.
Я открываю рот, чтобы озвучить очередной волнующий меня вопрос, но Гофман не дает мне этого сделать. Резко срывается с места в сторону выхода и через плечо бросает:
– Оставайся здесь. Я разыщу медсестру и пришлю ее для дополнительного осмотра. После возьми справку и иди домой. Сегодня тебе лучше отлежаться.
– Эм… Спасибо, – бросаю вслед.