По лезвию бритвы - стр. 13

– Я принес все, что вы просили. – Он не то чтобы улыбался, однако линия его губ заметно приподнялась. – Я стащил нож.

– Так ты карманник? Мои поздравления. Подходящая компания. – Я вынул из мешка апельсин и начал чистить его. – У кого брал фрукты, у Сары или у Ефета-островитянина?

– У Ефета. У Сары наполовину гнилье. Я съел одну дольку плода.

– Кто у него сегодня в помощниках, сын или дочь?

– Дочь. Сына уже несколько недель нет в городе.

– Какого цвета у нее сегодня рубашка?

– Она сегодня в серой фуфайке, – последовал ответ после непродолжительной заминки. Полуулыбка мальчишки вернулась. – Но вы бы все равно не узнали, говорю ли я правду, потому что вы еще не выходили сегодня на улицу.

– Я бы узнал, лжешь ты мне или нет. – Прикончив апельсин, я бросил кожуру на прилавок и ткнул сорванца двумя пальцами в грудь. – Я всегда все узнаю.

Он кивнул, не сводя с меня глаз.

Я сгреб мелочь в кошель, который мальчишка купил для меня, и соблазнительно держал его в руке перед собой.

– У тебя есть имя? – спросил я.

– Ребята зовут меня Воробьем.

– Считай это остатком недельной платы. – Я бросил ему кошель. – Потрать часть денег на новую рубаху, а то ты похож на пугало. И будь вечером тут. Возможно, ты мне понадобишься для дела.

Мальчишка принял свое повышение без ответа и проявления чувств, будто оно и вовсе не имело для него значения.

– И прекрати воровать, – добавил я. – Если работаешь на меня, значит, не тянешь из бюджета соседей.

– Что значит «тянуть из бюджета»?

– В данном смысле – не воровать. – Я кивнул головой на выход. – Пошел. – (Мальчонка направился к двери, хотя и без особой спешки. Я вытащил из мешка второй апельсин. Лицо Адольфуса вновь приняло хмурое выражение.) – Хочешь мне что-то сказать?

Он покачал головой и снова принялся намывать стаканы, что остались с прошлого вечера.

– Ты такой же притворщик, как подушка из камня. Выкладывай, что у тебя на уме, или прекрати метать в меня колючие взгляды.

– Ты же не плотник, – ответил он.

– Тогда какого черта мне понадобился этот нож для подрезки деревьев? – спросил я, помахивая инструментом. Грубые губы Адольфуса продолжали кривиться. – Ты прав, я не плотник.

– И не кузнец.

– Кто бы в этом сомневался.

Адольфус резко поставил большую пивную кружку, вспышка гнева напомнила мне случай в Апре, когда эти громадные руки расплющили череп дренца с такой легкостью, с которой я раздавил бы яйцо, кровь и мозги фонтаном выплеснулись наружу.

– И если ты не плотник и не кузнец, тогда какого дьявола тебе брать мальчишку в ученики?

Последнюю фразу Адольфус выпалил в меня с изрядным количеством слюны.

Пустота в том месте, где когда-то у него сидел глаз, давала ему несправедливое преимущество, и я потерял контакт.

– Я не осуждаю тебя за твое ремесло, – сказал он. – Но оно не из тех, которым следует обучать ребенка.

– Что дурного в том, что он принес мне завтрак?

Адольфус недоверчиво пожал плечами.

Разделавшись со вторым апельсином, я принялся за абрикосы в относительной тишине.

Ужасно, когда Адольфус не в духе. Меня это огорчает. Отчасти оттого, что всякий раз, когда с ним это случается, требуются усилия половины города, чтобы улучшить ему настроение, но главным образом оттого, что просто противно смотреть на то, как киснет здоровый бугай.

– У тебя сегодня поганое настроение, – начал я.