По лезвию бритвы - стр. 14

– Ребенок, – ответил он.

Он явно подразумевал не того, который только что вышел за дверь.

– Мир болен, и это не первое тому свидетельство.

– Кто станет стараться ради ребенка?

– Гвардия займется расследованием, – ответил я, хотя и сам понимал, какое это слабое утешение.

– Гвардия не смогла бы отыскать и шлюху в борделе.

– Они призвали на помощь Корону. Двух расфуфыренных агентов. Послали даже за гадателями. Что-нибудь найдут.

– Ребенок-то может рассчитывать на правосудие, но душа ее никогда не обретет покоя.

Единственный глаз Адольфуса задержался на мне. На этот раз я не отвел взгляда.

– Это не мои трудности, – сказал я.

– Ты позволишь мучителю девочки спокойно разгуливать по земле? – Следы скитанского говора у Адольфуса проявлялись сильнее во времена его меланхолии. – Дышать нашим воздухом, отравлять воду в наших колодцах?

– Он где-то рядом? Дай-ка его сюда, я найду что-нибудь тяжелое и проломлю ему башку.

– Ты мог бы начать его поиски.

Я выплюнул абрикосовую косточку на пол.

– А кто сказал, что я теперь нарушаю законы?

– Смейся, смейся. Шути, прикидывайся дурачком. – Адольфус снова грохнул кулаком по прилавку, сотрясая толстые деревянные доски. – Только я знаю, почему вчера вечером ты ушел, и помню, как я тащил тебя с поля у Гискана, когда все уносили ноги и небо дышало смертью. – (Доски стойки пришли в равновесие.) – Не притворяйся, будто тебя это не волнует.

Трудность со старыми друзьями состоит в том, что они помнят о том, о чем сам предпочитаешь забыть. Разумеется, я не обязан был сидеть здесь и предаваться воспоминаниям прошлого. Последний абрикос исчез у меня во рту.

– У меня еще есть дела. Выброси эту чушь из головы и накорми мальчишку ужином, если вернется.

Внезапное окончание нашей ссоры лишило гиганта сил, гнев потух, единственный глаз потускнел, лицо осунулось. Когда я покидал трактир, он бессмысленно протирал тряпкой прилавок, едва сдерживая слезы.

Из «Графа» я вышел в подавленном настроении. Обычно я рассчитываю получить от Адольфуса заряд утренней бодрости, и теперь мне не хватало ее, чтобы быть во всеоружии. Да и погода стояла скверная, и я уже начинал жалеть, что не остался верным своему принципу и не провел остаток дня в постели, покуривая сон-траву. Радовало только то, что день клонился к концу.

Неожиданная находка прошлого вечера помешала моим намерениям навестить Рифмача, и мне требовалось загладить вину. Он, конечно, простил бы мне мое отсутствие, причина которого, вероятно, была ему уже известна, но все же нам надо было поговорить. В такое время Рифмач обычно либо давал представление в порту, либо репетировал у себя на чердаке, в доме матери. Его мамаша имела привычку сводить меня с женщинами своей округи, поэтому я решил поискать Йансея сначала на пристани и поковылял в том направлении. Боль в ноге не желала оставить меня в покое, как и похмелье.

Йансей, возможно самый талантливый музыкант в Низком городе, был, кроме того, и чертовски полезным знакомым. Я подружился с ним в свою бытность агентом. Рифмач тогда был членом труппы островитян, вместе с которыми выступал на балах придворных и аристократов. Однажды я спас его от ареста, и взамен он стал снабжать меня информацией: передавать грязные подробности, сплетни, негласные разговоры. Хотя он никогда ни на кого не доносил. Однако позднее мы начали двигаться в противоположных направлениях по лестнице успеха, и в наши дни его таланты пользовались спросом в самых изысканных кругах столицы. Его уши по-прежнему были открыты для меня, хотя цели, к которым я прилагал его дарования, изменились.