По дороге в книжный - стр. 18
Я обрываю себя:
– Ладно, неважно. Мы собирались поесть пиццы, пойдешь с нами?
– В нашу? – оживляется он. – Конечно.
Неподалеку есть пиццерия, которую первым обнаружил Егор, и нам так понравилось там, что мы ходили только в это заведение. Потому он и назвал ее «нашей», хотя никаких «нас» больше нет. Любовь к пицце оказалась долговечней любви к семье.
А моя жизнь в последнее время превратилась в день сурка: кажется, вот только что я мазала кремом лицо после душа и вот уже снова стою в ванной перед зеркалом… Куда подевались целые сутки? Чем я занималась? На что потратила драгоценное время? Стоило задуматься об этом, и обряд приготовления ко сну стал вызывать у меня ужас. Еще один шаг к старости… Неужели я своей рукой смахиваю собственную жизнь, как картинку на телефоне?
И это будет продолжаться, пока он не разрядится окончательно.
Мишка наворачивает уже второй кусок, когда нам наконец приносят кофе. В последнее время моя голова просто лопается, когда я вижу Егора, но заставляю себя думать, что это просто давление падает.
Он приподнимает чашечку:
– Будем?
Это звучит издевкой, ведь вместе нас не ждет уже ничего. Но я не подаю вида, как резануло это бессмысленное слово, улыбаюсь над чашкой, отпиваю кофе, горечь которого не подсластил даже добавленный сахар. И только сейчас замечаю, что рыженькая курносая официантка почему-то не уходит, переминается у нашего столика. Мы с Егором одновременно переводим взгляды на нее, но обращается она к нему – еще бы! На него приятнее смотреть…
– Вы наши постоянные клиенты, я вас помню. Хотела предупредить, что через две недели мы закрываемся.
– Как?! – вскрикиваем мы одновременно.
– Хозяин уезжает из страны. Ну, вы понимаете почему… Сворачивает бизнес.
– Ох, как жаль. – Я говорю искренне – эти стены полны воспоминаний о счастливых днях, которые мы пережили. Скоро их тоже не останется…
– Жаль не того, что он решил сбежать, – поясняет Егор, – а то, что ваша пиццерия закрывается.
– А нам-то как жаль!
Теперь мне кажется, что даже веселые веснушки официантки сегодня выглядят бледнее обычного. Егор озабоченно спрашивает:
– А здесь что будет?
– Сама не знаю, – вздыхает она. – Кто-то говорил, вроде алкомаркет откроют…
У меня вырывается:
– Фу!
Магазины, торгующие спиртным, и так в каждом доме… Оттого, что свекровь подозревала во мне наследственную алкоголичку («Но ты же без понятия, кто твоя мамаша!»), я не пью даже пиво. Не знаю, кому я с большей яростью доказываю свою устойчивость – ей или себе самой?
– Нас всех – под расчет, – уныло продолжает официантка. – Будем искать работу.
– Вот же гадство, – с чувством произносит Егор.
При нас с Мишкой он никогда не позволяет себе выругаться от души, и наше расставание ничего не изменило. Я это ценю. Надо бы отдать должное Василисе Михайловне и признать, что она хорошо воспитала сына, но мне хочется думать, что Егор стал таким не благодаря, а вопреки. У нее-то, помнится, и не такие словечки проскальзывали.
– Это да, – соглашается официантка. – Ну ладно, я…
Не закончив фразу, она отходит от нашего столика, скрывается в подсобке. Я смотрю на симпатичную смуглую женщину за стеклом, которая ловко крутит диск теста, и думаю: куда она пойдет? Пристроятся ли они все в таком же теплом хлебном месте или им придется прозябать на унылом холодном складе где-нибудь за городом?