По дорогам Империи - стр. 81
Боги словно ожидали эту жертву, сразу прекратив бурю. Ветер стих, моросил лишь лёгкий дождик, смывая с лица распластанного ребёнка тёмную кровь и мерзкую жижу. Бурая лужа расползалась вокруг двух тел – мальчика и лося…
***
Очнулся Калин от заливистого щебета птиц и припекающего полуденного солнца. Губы слиплись коркой, сильно хотелось пить, но стоило шевельнуться, как нестерпимая боль обожгла всё тело. Мальчик мучительно застонал сквозь зубы, из уголка глаза выкатилась крупная слезинка и побежала вниз, к уху, оставляя влажный след на залитом кровью лице. Мокрый нос мрякула тут же ткнулся в щёку мальчишки, и кожа на лице ощутила прикосновение шершавого языка. Животное вылизывало лицо ребёнка, тихонько поскуливая и мурча, как трактор.
«Полкаша… – подумал мальчик, не открывая глаз. – Привет, дружище», – но сказать что-либо сил не хватало, да и боль терзала всё тело просто невыносимая.
Калин проговорил в своих мыслях: – «Лучше бы я не просыпался. Пить…»
Мрякул прекратил вылизывать ребёнка, удрал неизвестно куда. Но спустя пару минут он вернулся, глухо, словно с закрытым ртом, мрукая и натужно пыхтя. Калин всё же рискнул открыть глаза, опасаясь, что даже от этого движения стоигольная боль снова ужалит.
Оказывается, сообразительный зверёк притащил баклажку с остатками воды и сейчас, прижав её лапами к земле, зубами пытался вынуть пробку. Губы мальчика чуть дёрнулись в улыбке. От радости предвкушения глотка воды в иссохшем горле душа возликовала.
Мрякул принёс воду, вынул из сосуда пробку, но напоить мальчика он не смог. Калину всё же пришлось шевелиться самому, и эти намеченные движения едва не стоили ему потери сознания.
Извечная плата: чтобы что-то получить, нужно чем-то расплатиться. Ничто не бывает само по себе… Сегодня вот боль в обмен на единственный глоток воды…
Жажда чуть притупилась, боль – тоже. Мальчик лежал на спине, раскинув руки и ноги в разные стороны, и смотрел в чистое небо. И только сейчас, заметив пролетевшую мимо мелкую пичугу, мальчик вспомнил про ворона, но нигде поблизости птицы он не ощутил.
«Улетел, наверно, – подумалось ему, – жаль… Надеюсь, ещё увидимся. Вот только боль чуть уймётся, и надо глянуть, что там с этим, который напал на меня. Чёрт, кто же это был? Я убил его? Ну, если я до сих пор жив, значит, он мёртв. А может, ранен, как и я, и тоже ждёт, когда станет полегче, чтобы добраться до меня для дальнейшей разборки?» – эти страшные мысли заставили мальчишку, сжав зубы, шевелиться.
Нужно было срочно убедиться в том, что дикий враг действительно сражён и безопасность гарантирована, а иначе, он сильно рискует совсем скоро стать мёртвым и съеденным. При мыслях о еде желудок тут же свело, напомнив о том, что поесть совсем бы не помешало.
Калин подтянул руки и ноги, кое-как перевернулся на живот. Он ругал себя последними словами, вспомнив весь бабкин репертуар присказок, он мысленно орал на себя за немощь, за трусость перед приступом боли, за то, что он не может её превозмочь, эту заклятую боль. Заставлял, несмотря на помутневшее сознание, шевелиться раз за разом, сантиметр за сантиметром двигать руками, пока не достиг цели. А нужно-то было всего лишь развернуться корпусом и посмотреть чуть левее.
Когда это ему удалось, наконец, Калин увидел рогатое животное с широкими копытами, не такое уж и огромное, как показалось ночью. Над тушей кружила мошкара, а по вывалившимся внутренностям скакали маленькие птички, усердно ковыряясь в них лапками, клювиками и иногда конфликтуя между собой за оторванный кусочек.