По дорогам Империи - стр. 59
Но старик недаром занимал своё место, и сломить такой характер было сложно.
– Крут ты, Юр. Да, род твой древний, фамильный, понимаю, что по крови ты выше меня, но управляющий тут пока что я, и ты мне не указ. Как сам решу, так и будет. Не дави басом своим, – ответил он не менее властным и командирским голосом, одарив Юра сердитым взглядом человека, знающего себе цену.
Юр выдержал «обратку» и, усмехнувшись ядовито, продолжил:
– За язык тебя не тянули, сам с помощью вызвался. Тебе сказали, в чём она надобна, так помогай, а нет – так на нет и суда нет. Князь вертается, тогда всё и порешает: и как обиду загладить, и как дело уладить. Да и ему виднее, чего ты мог сделать для сохранения его народа, а чего – нет.
Управляющий заметно побледнел. Сухо закашлял в кулак.
– Водички бы, – выдавил он хрипло, – чего-то в горле пересохло.
Девочка лет семи, видимо, подосланная родителем, поднесла Стривору деревянный резной ковш с колодезной водой. Дед благодарно кивнул, принимая посудину, и жадно приложился к краю, капая себе на рубаху.
– Угу, испей, испей водицы, – недобро улыбнулся Юр, – полезно. Не дай Боги, помрёшь раньше времени, кто потом перед князем ответ держать станет за тебя.
Услышав такие речи, Стривор подавился, надсадно закашлялся, обливаясь ещё больше и утираясь рукавом. Еле отдышался.
Юр продолжал буравить старика тяжёлым взглядом.
– Ох, и шутки у тебя, Юр, – вернул ковш, обтёр ладонью лицо, стряхнув лишние капли в сторону. – Недобрые шутки, злые.
– Я и не шутил. Ну, так что, будет от тебя обещанная помощь, али как?
Управляющий тяжко, в голос, вздохнул, покачал головой.
– Куда же мне деться-то, коли обещал. Я слов на ветер не бросаю. Так и быть, отпишу мальчишку. И Саве уплачу за горе. Всё или ещё чего есть?
– Всё, – буркнул Юр, взирая на ещё дымящееся погребальное костровище, тяжело выдохнул в бороду.
Народу вокруг столпилось много, но никто не смел подать голоса, внимательно слушая разговор главы Старейшин и управляющего, проникаясь к первому уважением и не так уже сильно ненавидя второго. Селяне сгорали от любопытства – куда это собрался Калин и сколько заплатят Саве за «горе» – нелюбимого сына-лентяя, от которого те и рады были избавиться. Мыслей у людей хватало, как светлых, так и алчных, завистливых. Стривор уехал, за поминальный стол не сев, а люди поели, попили и, отгуляв тризну, разбрелись по домам. У каждого были дела, хозяйство ожидало… несмотря ни на что, жизнь продолжалась…
***
Стривор, как и обещал, убрал мальчика из списка. Буквально, на второй же день, к вечеру, от него прикатил на самоходке посыльный и привёз вольную на ребёнка и кошель монет Саве.
На эту сумму можно было нанять помощников, снести старую хату и выстроить новую, просторную, да ещё и на сарай просторный, да на вторую навку хватило бы. Но он одел и обул на зиму жену и всех оставшихся шестерых детей. Седьмому, новорождённому, приобрёл мягкой ткани на пелёнки, поэтому о сарае и второй навке пришлось позабыть, но строительство новой хаты начал – нанял людей. Старшие сыновья помогали и отцу, и брату, а вот соседи косились с завистью и осуждением. Бывало, и поговаривали, что Сава попросту продал мальчишку, чтобы вылезти из нищеты. Будто бы он виделся с десятником в дороге до того, как тот въехал в деревню, для этого и мотался на Котовой самоходке ни свет ни заря.