Пленница лорда Приграничья - стр. 24
– Что думаешь? – по привычке обратился к Конги.
Кербер неспешно перетек в видимую форму и подошел ко мне. Лобастая голова опустилась на колени, послышался тихий вздох. Она ему понравилась. Ворох мыслеобразов, взорвавшихся в мозгу, был наполненный светлым сочувствием, симпатией и начавшейся формироваться привязанностью.
– Э-э-э, брат… Так дело не пойдет. Ты забыл кто она?
Конги снова вздохнул. Псу было все равно. Девушка пахла вкусно и энергия у нее была вкусной… живой. А для керберов это значит многое.
– Ну, иди, раз так, – потрепал его по холке. – За одно и присмотришь за этой птичкой. Что-то тревожно у меня на душе. Наши могут и глупостей натворить, узнав, что в замке дочь Роверта. Охэни славный малый, да только ведь и он не все может, правда?
Пес фыркнул. Тяжесть пропала с колен. А затем я увидел, как бесшумно приоткрылась дверная створка. Вот же стервец. Научился открывать лапой.
Дрова в камине почти догорели. Комната погрузилась во мрак, а мне не хотелось вставать, чтобы подкинуть еще. Разговор с принцессой пошел совсем не так, как я думал. И это бесило.
Совсем не получалось оставаться равнодушным. Но примешивать к политике чувства – худшее, что может произойти. К счастью Сирил еще утром вылетел с посланием к Сильвестру Вейланду и, если ему удастся встретиться с правителем Ньелокара в ближайшее время, ответ у нас будет уже к обеду завтрашнего дня.
С Сирилом мне повело. Он мой наставник, друг и названый отец. Он тот, кто спас кричащего младенца в лесу. Спас и воспитал как собственного сына, хоть и был чистокровным драконом. И не просто драконом, а дальним родственником по материнской линии, на то время еще принцев, Сильвестра и Маркуса. Он тот, кто не побоялся осудить политику оборотней и драконов в отношении нас, полукровок. Пошел против системы, против обоих королевских родов и предпочел жить в убогой Таканиве, а не в процветающем на то время Ньелокаре.
Бессонная ночь медленно сменилась рассветом. Я видел, как постепенно серел небосвод, как из-за горных вершин медленно поднималась ярко-желтая волна рассвета. Как окрасились заснеженные пики в бледно-оранжевый цвет. Как такое же солнце неспешно вынырнуло из-за холмов, и на его фоне появилась мелкая черная точка.
Одновременно с ее появлением в дверь постучали.
– Шин, ты здесь, – в просвет между косяком и створкой просунулась голова Льюка.
– Здесь.
Друг проскользнул в комнату, плотно прикрыл за собой дверь.
– Дозорные сказали, что Сирил возвращается. Созывать Совет?
– Да, я видел. Созывай. Но, вначале я хочу с ним наедине переговорить. Скажи всем, чтоб через час собирались.
Льюк молча кивнул и исчез за дверью. А спустя несколько минут в комнату через потайной ход, вошел мой названый отец.
Я не хотел показывать ему, как волновался. Не хотел расстраивать человека, заменившего мне семью. Но удержаться не хватило сил. Само собой вырвалось:
– Аита!
Древнее слово “отец” на языке Таканивы отразилось эхом от каменных стен. Так я называл его в детстве. Иначе и быть не могло.
– Сын, – он подошел ко мне. Крепко пожал руку. Широкая ладонь опустилась на плечо, и в горле встал давящий ком. В каждом жесте сквозила безграничная преданность и любовь. Кто-то бы назвал нас сухими и безэмоциональными. Но мне доподлинно известно, как лживы бывают горячие объятья и ядовиты поцелуи.