Пластическая хирургия по-русски - стр. 37
Сидевших в зале посетителей (а в баре Поливки сидели, как и всегда, исключительно мужчины) сообщение повергло в лёгкий шок, хотя у многих завсегдатаев имелся за плечами богатый криминальный и сексуальный опыт. Свечка, похоже, приврал, но никто не решался оспорить заявление подполковника об уникальности садистски изощрённого метода убийства. Оправившись от шока, посетители загалдели пуще прежнего, горячо обсуждая дикое преступление и в меру своих способностей дорисовывая недостающие подробности.
Попугай, совершая челночные рейды от одного конца жёрдочки до другого, непрерывно верещал, бессильный перекричать нараставший гомон подвыпившего зала:
– Что так-кое? Что так-кое? Ты ч-чего? Ты ч-чего?
К радости Поливки, народ приналёг на крепкое, и двое его молодых разбитных помощников просто сбились с ног. Потирая ручки, Болек с умилением обозревал набитое посетителями своё небогоугодное заведение, как вдруг почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Неизвестно почему испытав безотчётный страх, Поливка обернулся и встретился с карими глазами мужчины в коричневом жилете, которому несколько минут назад подал бутерброд с икрой.
– Дерьмо! – обронил мужчина, не сводя глаз с бармена и в то же время как бы смотря сквозь него.
Ринго немедленно брякнул со своего шестка:
– Дер-рьмо должно быть с кулаками!
– В бесконечности Вселенной, при неизбежном молчании Бога, без его спасительного руководства, человеческое существо оказывается под гнётом духовной скуки и ему открывается абсурдность жизни, мира и его собственного бытия. Бог тогда вызывает ненависть, и человек становится демоном, разрушающим других и самого себя, – медленно и с натугой завёл незнакомец унылую псевдофилософскую шарманку, которой, пожалуй, было не место в насквозь продымлённых интерьерах бара «При деньгах».
– Р-разрушающих др-ругих и самого себя! – микшированным эхом отозвался попугай.
– Повторить? – не в силах быстро осмыслить мудрёную филиппику незнакомца, предложил Болек.
– Я тоже демон, – с обезоруживающей откровенностью и доверительностью признался будто загипнотизированному бармену странноватый мужчина. – И я буду повторять до бесконечности.
И с трагической монотонностью продолжал свою странную, адресованную всем сразу и никому унылую проповедь:
– Блаженни егда поносят вас и ижденут. Всё житие наше на земли болезненно и печали исполнено от клеветы, досаждения, укорения и иних многовидных бед и напастей. Беды от врагов, беды от сродник, беды от лжебратии терпяще. Немоществует бо тело, изнемогает и дух наш…
– До бесконечности у меня «газолина» не хватит, – сказал пока не вышедший из ступора и ничего не понявший Болек, чтобы хоть что-нибудь сказать, и жалко улыбнулся. – А вторую и даже третью налью с удовольствием.
– Глупая женщина, – на секунду обернувшись к телевизору, укоризненно покачал головой незнакомец. – На ярмарке тщеславия таких миллионы. Не могу понять, зачем они, выбиваясь из последних сил, гребут против естественного течения времени? Тот, кто так поступает, гораздо хуже демона…
– Разве вам её не жалко? – осторожно спросил Болек.
– Ни капельки, – смотря внутрь себя, равнодушно проронил мужчина. – Совершенно не жалко. Уверен на все сто: она сама во всём виновата…
Не глядя на Болека, мужчина выложил на стойку деньги и направился к выходу раскачивающейся моряцкой походочкой, являющейся не результатом скоротечного брудершафта с питейным заведением, а доставшимся от моря-океана хроническим наследством.