Письмо в завтра - стр. 8

Он провёл рукой по лицу, стирая капли пота, выступившие на лбу, несмотря на холод. Мысли путались, но одна пробивалась яснее других: он не может оставить это здесь. Чертёж устройства – «фиксирует мысли, защищает их» – был не просто схемой. Это был ключ, возможно, к тому, что «Газ» отнял у него. У всех них.

Жужжание раздалось снова – ближе, настойчивее. Михаил резко повернулся, вглядываясь в глубину архива. Тени там шевелились, но теперь он заметил слабый отблеск – металлический, быстрый, как вспышка. Дрон. Маленький, не больше ладони, но достаточно умный, чтобы следить, записывать, сообщать. Его сердце заколотилось, но он заставил себя остаться на месте. Бежать – значит выдать себя. Он медленно отступил к стене, прячась за стеллажом, и затаил дыхание. Дрон пролетел мимо, жужжа, как оса, и исчез за углом. Но Михаил знал: он вернётся. Или приведёт других.

– Ты бы сказал, что это конец, – прошептал он, и Дима в его воображении хмыкнул, скрестив руки.

– Не конец, а начало, – ответил тот. – Только смотри, чтобы оно тебя не прикончило.

– Слишком поздно, – пробормотал Михаил, и в голосе его мелькнула горькая усмешка.

Он сжал письмо в кармане, чувствуя, как бумага мнётся под пальцами. Если «Газ» следит, если они знают, то он должен быть быстрее. Умнее. Он не сдастся, даже если придётся идти против всего мира, который забыл, что значит помнить.

Михаил стоял, не переступая черту, отделявшую тьму стеллажей от стерильного света коридора. Его дыхание было неровным, но он заставил себя выровнять его, словно это могло унять бурю, поднимавшуюся в груди. Он не знал, кто такой «К.В.», но чувствовал: этот человек – или его тень – протянул руку через века, чтобы схватить его за плечо и сказать: «Проснись». И Михаил просыпался, медленно, болезненно, как после долгого сна без сновидений.

Он снова достал письмо, не в силах удержаться. Свет коридора упал на строки, высвечивая их резкость, их отчаяние. «Избегай тех, кто стирает память о будущем», – гласила последняя фраза, выведенная чуть крупнее, будто автор хотел крикнуть её напоследок. Михаил замер, перечитывая слова. Стирают память о будущем? Он всегда думал, что «Газ» крадёт прошлое – лица, события, целые жизни. Но будущее? Как можно забыть то, чего ещё не было? И вдруг его осенило, холодной, острой ясностью: они не просто стирают, они переписывают. Прошлое, чтобы держать в узде. Будущее, чтобы лишить надежды.

– Ты бы сказал, что я слишком много думаю, – прошептал он, и Дима в его воображении закатил глаза, лениво пнув воображаемый камешек.

– А ты не думаешь? – хмыкнул тот. – Это просто старая записка, Миш. Может, чья-то шутка.

– Шутка не прячется сто лет, – возразил Михаил, и голос его стал твёрже. – Шутка не заставляет дроны следить за тобой.

Он сжал письмо в кулаке, чувствуя, как бумага мнётся, но не рвётся. Оно было прочнее, чем казалось – как и воля того, кто его написал. «К.В.» не просто оставил послание – он оставил оружие. Устройство, чертёж которого теперь жил в его памяти, пусть и не на экране телефона. Михаил закрыл глаза, пытаясь восстановить линии, пересечения, узлы схемы. Он не был инженером, но любопытство и упрямство делали его способным запомнить больше, чем он сам от себя ожидал.

Жужжание дрона стихло, но тишина не принесла облегчения. Она была густой, липкой, как воздух перед выбросом газа, о котором шептались в кампусе. Михаил знал эти слухи: невидимые облака, витающие над городами, стирая куски памяти, оставляя людей пустыми, послушными. Он никогда не верил до конца – слишком удобно для страшилок, которыми Дима пугал первокурсников. Но теперь, после исчезнувшего файла, после тени в архиве, он чувствовал: это правда. И она была ближе, чем он думал.