Письма с Первой мировой (1914–1917) - стр. 99

Я только что вернулся от завтрашнего председателя, рассказал ему весь анамнез и status praesens[172]. Он сказал, что они могут отпускать в отпуск до полугода, куда угодно, по выбору пациента; могут освобождать не только с органическим, но и с функциональным страданием сердца. Я ему сказал, что в Москве хотел бы показаться Плетневу, вообще поставить правильный диагноз и терапию, не запуская свою болезнь. Я вынес такое впечатление, что комиссия, если только убедится, что я не вру, – а это нетрудно будет доказать при наличности объективных данных, – не будет препятствовать отпуску.

Я его еще спросил относительно утверждения резолюции. Он говорит, что отпуска всегда утверждаются (кем – я не знаю), что бывают препятствия при утверждении резолюции: «Совершенно негоден к службе». Одним словом, Шурочка, я сейчас почти убежден, что попаду в Москву к концу месяца. Хочу непременно устроить так, чтобы Рождество, а если возможно, и Новый год, попали бы на отпуск. П. П. поехал сегодня в Москву. Его возвращения я дождусь во всяком случае.

Шурочка, опять одно твое письмо пропало, от 17/XI. Я сегодня получил от 18/XI и 19/XI. <…> Был у меня сегодня Кутька. Оказывается, что он все эти дни находился во Львове, которым очень остался доволен. Я был и у него сегодня (их квартира рядом с квартирой председателя [комиссии]) и слушал там впервые после долгого перерыва серьезную музыку. Лазарь Абрамович Финкелынтейн играл на скрипке. Не очень важно, но все-таки хорошо.

Ну, прощай, милая моя. До скорого свидания,

Твой Ежа.

Хотя это письмо и краткое, но я думаю, что тебе понравится!

Сердце в общем лучше. Хорошо поправляюсь в весе. Вид хороший.

39.

Волочиск, 24-го ноября 1914

Чудно, Шурочка! Была сегодня комиссия, или вернее, я представился комиссии. Расскажу по порядку. Утром, конечно, волновался порядочно. Лошади наши к 12-ти часам оказались не на месте, и пришлось пройтись пешком в соседний госпиталь, да еще там подняться на третий этаж. Пульс, конечно, жарил вовсю, чувство стеснения в груди, одышка, всё как следует быть. Комиссия не показная, а серьезная. Исследовали меня весьма тщательно, без пристрастия, но доброжелательно. <…> Впечатление такое, что они налегают больше на невроз сердца, быть может, специфического для Basedow’а характера[173]