Первые грозы - стр. 6
– Конечно, давай быстрей!
– Я возьму куклу.
– Бери! Только побыстрее!
18.00. Вваливается в квартиру. Последний тест – взгляд в лицо.
– Здравствуй, папа!
– Здравствуй, Нюта! – рука на волосах, поцелуй в лоб. Ну и вонь! Задохнуться можно. Никакая она не Нюта. И не Аня, как называет её мать. Мать, которую собственное горе и несчастье волнует больше, чем переживания её детей. В школе называют Анна. Всегда, когда отчитывают, а отчитывают её часто. Иногда по фамилии – Жвалевская. Кто придумал это унизительное обращение по фамилии? Словно ты в тюрьме, а не в школе. Мало разницы. Однажды она решила, что забудет все прежние имена, и станет просто Ню. Никому из них не придёт в голову так её называть. А она сама откроет своё настоящее тайное имя только друзьям, тем, кто будет о ней заботиться, кто будет её понимать и любить. А с этими у неё нет ничего общего. Это чужую девочку Нюту гладит по волосам пьяный отец, чужую девочку Аню просит замолчать и не говорить ерунды мать, неизвестную ей Анну ругают за синюю прядь в волосах. Она – Ню, и к ним всем она не имеет никакого отношения.
18.03. Мать выходит из кухни. В руках вилка. Решила побыть вилкометательницей?
– Опять нажрался? Да когда ж всё это кончится!
18.05. Схватить сестру в охапку, проскользнуть в подъезд и бегом по лестнице. Шустрик боится лифта. На пятом этаже мальчик заходит в квартиру. Лёша. Пухленький такой, обычно очки носит. Сейчас без них. Посеял где-то. Странный. До сих пор с мамой ходит. В магазин и в сквере гулять. Когда в ДК театр приезжал, он тоже с мамой на постановку пришёл. Сидели вдвоём через три места. Ню очень хотела спектакль посмотреть. Только Шустрик закапризничала, стала в туалет проситься, чуть не описалась. Ню её отвела, вытерла слёзы, умыла, а обратно так и не вернулась. Жалко. Интересно, чем спектакль закончился. Сначала хотела спросить у этого Лёши. Только как? Они же раньше ни разу не разговаривали.
Ну, как не разговаривали? Однажды случилось кое-что. Ню торопилась в школу. Не опаздывала, просто хотела зайти раньше Ирины Витальевны, директрисы. Иначе начнётся: «Да что на тебе надето? Когда всё это кончится? И что у тебя на голове? Ты на себя в зеркало хоть иногда смотришься?» И всё в том же роде. Так и хочется сказать: «Не ваше дело!»
Бежала Ню не только из-за директрисы. Вперёд гнал изнуряющий внутренний зуд, не позволявший расслабиться. Ведь стоит только дать слабину, поверить, что всё хорошо и спокойно, как обязательно случится что-то страшное. Расслабляться нельзя. Нужно готовиться. Высматривать в окно отца, пристально вглядываться в лица учителей и одноклассников, беспокойно переступать с ноги на ногу, стучать пальцами по парте, грызть ногти. Останавливаться нельзя. Мать посмеивается, говорит: «У тебя, что, опять зуд седьмого года?» И смотрит недовольно. А Анна Юрьевна, молодая математичка, только из института, кричит, срывая голос: «Жвалевская! Прекрати немедленно!» Ню сразу перестаёт пальцами стучать. Начинает рисовать в тетради длинные бесконечные линии.
Мать сказала: «Невроз». Потом: «Перестань! С чего это у тебя? На войне побывала? Прекращай!» Действительно, с чего? Мать считает, что у Ню с головой не в порядке. Говорит, в дурку ей надо. Жалко только. Когда-нибудь дождётся, не выдержат нервы, сдаст. Ню её слова мимо ушей пропускает. Это не про неё, а про Аню. Ей на всех наплевать и на директрису тоже. Просто слушать неохота. А так наплевать.