Первые грозы - стр. 42
Дело даже не в погоде и не в том, что всю затею Лёша считал глупой, а в том, что он боялся ехать туда, к ним. Те, другие, жили в своём собственном мирке, «за линией», то есть за железной дорогой. Там, у них была своя школа, Елисаветинская гимназия, свой театр, завод по сборке электроприборов и всё остальное, что необходимо для жизни. Им вовсе не нужно пересекаться. И они бы никогда не пересеклись, если бы не седьмая школа, ставшая школой-побратимом для детского дома из соседнего посёлка. Ирина Витальевна не смогла принять поражения и объявила сегодня на линейке, что отныне их школа становится побратимом для Елисаветинской гимназии.
– И пусть седьмая утрётся! – шёпотом продолжил директорскую фразу Витя. – Мало нам Коноваловой.
В пятницу после уроков намечалась поездка-знакомство. Особая честь предоставлялась отличникам. Лёшу пробрал холод. «За линией» он бывал лишь раз, лет в шесть. Тогда казалось, что идти нужно далеко-далеко, крепко держась за мамину руку, словно за волшебную нить. Отпустишь – навсегда потеряешься в чужом незнакомом месте. А вокруг никого. Только они.
Первым делом посетили театр, артисты которого много говорили и почти не двигались. Следом – кафе. Мама хотела научить Лёшу толерантности и сочувствию, но кафе вызвало лишь страх. Тёмное помещение, в которое их за руку проводил официант.
– Мама, мама, – заволновался Лёша. – Почему здесь так темно? Включи свет, мама!
Она сказала, чтобы он не боялся, что со светом конечно же всё в порядке. Просто это особенное место. Здесь можно погрузиться в их мир, понять, как живётся им. Лёша не хотел понимать. Он хотел на свет, на волю. Долгие полчаса он просидел за столом, даже не попытавшись отыскать в темноте тарелки с едой.
– Ты понял? – по дороге домой спросила мама. – Что они чувствуют?
Лёша кивнул и прошептал:
– Это очень, очень страшно.
– Зачем нам эти слепые? – выкрикнул с последнего ряда неизвестный.
– Правильно говорить не слепые, а незрячие, – поправила его Кристина Стремоусова, умница и отличница.
– Одна фигня!
– Ребята, как вам не стыдно! – не выдержала учительница литературы Инесса Львовна. – Это же очищение души! Возможность не зачерстветь в своём цинизме! А вы! Эх, вы…
– Заставить полюбить невозможно. Также как насильно взрастить в человеке сочувствие, гуманизм, патриотизм и прочие «измы».
Ню внимательно вслушивалась в разговор. Автобус только-только отъехал от школы, а она никак не могла успокоиться. Раздавшийся позади голос отвлёк от волнительного предвкушения новой встречи. Физик Андрей Павлович имел склонность к философским рассуждениям, отчего его уроки превращались в настоящие диспуты, где каждое мнение имело право на существование. Сама физика от диспутов страдала. Ему бы вести литературу или историю. Но судьба распорядилась иначе.
– Но разве не должна школа воспитывать своих учеников? – робко возразила сидевшая рядом Ирина Анатольевна. – Прививать им нормы морали, уважения и любовь к своей родине?
– Сеять разумное, доброе, вечное? Должна! И просто обязана! Только исподволь через литературу, историю, природу родного края, а не в лоб – вот, тебе, дорогой мой, человек с инвалидностью! Давай, люби его и не притесняй! Смешно!
Ню жадно вслушивалась в разговор, впитывала всей душой. Не столько из-за высказанных физиком мыслей, сколько из-за того, что вёлся этот разговор с Иришкой (а как иначе называть молодую неопытную учительницу?). Уже давно ум Ню будоражила фантазия на тему запретной любви между пожилым Андреем Павловичем и юной Иришкой. Да и как было не возникнуть подобным фантазиям, если эти двое большую часть времени проводили вместе.