Первые грозы - стр. 40
Витя дёрнулся, едва не свалившись с сундука. Затряс головой, прогоняя воспоминания. В горле саднило. Не заболеть бы! Поднялся и потащился в кухню. Пить хотелось ужасно. Тамара всё так же стояла у окна.
– Правильный значит, – произнесла она, продолжая разговор.
Витя замер от удивления. Странная какая. Делает вид будто он на пять минут отошёл, а не дремал несколько часов в соседней комнате.
– Отчим твой.
– Идеальный! – усмехнулся Витя.
– Не люблю таких. Знаете, Виктор, святых среди живущих нет. Все грешники. А самые великие те, кого потом в святые вознесут. В каждом есть что-то плохое, дикое. Только у большинства на виду всё, а у вот таких идеальных… иногда я думаю, какая же огромная червоточина внутри них. Так тщательно скрывать можно лишь что-то по-настоящему страшное.
Витя в сотый, наверное, раз подумал, что она ведьма. В очередной раз оказалась права. Отчим был идеален, и от других требовал того же. Он всегда носил костюм, белые, голубые и бледно-розовые рубашки. О стрелки на брюках можно было порезаться, галстуки поражали своим разнообразием. Работа его, а трудился Валерий Смирнов обычным охранником, костюмов не требовала, но он, презирая униформу, являлся на завод словно на бизнес-встречу, поражая работников предприятия ослепительной улыбкой.
Его считали эксцентричным, странным, но чертовски привлекательным. Отчим не курил, не пил, не ругался матом. И уже за одно это слыл мужчиной мечты, от которого сходили с ума все женщины завода, от молодой стажёрки Кати до восьмидесятилетней уборщицы Лидии Петровны. Он сразу женился на маме и усыновил Витю. Потому что так правильно, потому что они семья, а жить без росписи – распутство.
В день свадьбы Витя ревел. Как же папа? Он вернётся, а у них семья? Отчим сказал, что мужчины не плачут. Это неправильно. Сказал спокойно, но в голосе послышались стальные нотки, и Витя мгновенно замолчал. Прошептал про себя только:
– Ничего, вот вернётся папа, и прогонит тебя!
Тишку отчим забрать не разрешил. Он не признавал животных в квартире. И это стало для Вити настоящей трагедией. Он ревел так, что даже хозяйка квартиры растрогалась, пообещав не усыплять кота, а пристроить в добрые руки. В тот раз отчим впервые его ударил, отвесив звонкую пощёчину.
– Подбери сопли! – прошипел он. – Мне не нужен сын-размазня!
– Я тебе не сын! – закричал Витя. Крик разнёсся по подъезду, наверху приоткрылась дверь, а мама дёрнула его за рукав:
– Ты что делаешь? Успокойся!
Отчим ударил ещё раз:
– Буду бить пока не успокоишься, понял?
Витя кивнул, душа слёзы.
– Вот и ладненько! Пойдёмте домой!
С этого всё и началось.
– Гречка, – сказал Витя. – Терпеть её не могу.
– Невкусная? – сочувственно переспросила Тамара.
– Колючая. Стоишь на ней коленками и сначала смешно, а потом очень больно. Она впивается в кожу, залезает внутрь. Приходится потом выковыривать. До крови ковыряешь, а она всё глубже лезет…
Витя прикусил язык. Куда его понесло? Ведь пожалеет о сказанном, к гадалке не ходи.
– Но ведь не могут все хорошо учиться, – продолжал он. – Не всем же даётся алгебра или геометрия. Кому от этого плохо? Зачем на гречку-то сразу? Или ремнём с пряжкой. Тяжёлая такая пряжка… всем идеальными быть, да? В институт идти? А если я не хочу? Если не получается? Бить-то зачем?