Первые грозы - стр. 35
По поводу очарования Витя бы поспорил: одна «дама» оказалась дёрганой, вторая – мелкой. Знал он эту мелочь. Всё им не так. То, жарко, то холодно, то есть хотят, то пить, а то – ой, я описалась! Чуть что сразу в рёв, не заткнёшь! Пока, правда, вроде спокойно сидит, дрыхнет.
В ногах у Тамары стоял объёмный короб. В нём – граммофон, патефон… в общем то, на чём пластинки слушают. Витя не знал точно, как назвать это чудо техники.
– У вашей бабушки есть электричество? – первым делом поинтересовалась Тамара.
Витя обиделся: есть конечно! У кого сейчас электричества нет? И вода есть из скважины. Только туалет на улице и печка вместо отопления.
– Вот и замечательно! – воскликнула Тамара. Пассажиры автобуса дружно повернулись в её сторону. – Кто-нибудь знает песни на стихи Есенина?
Глава 16
Ню ожидала сугробов выше головы, холодного снега за шиворот, ледяного ветра и прочих «прелестей» деревенской жизни. Она уже приготовилась тащить на спине Шустрика, когда оказалось, что от автобусной остановки вьётся пусть узкая, но расчищенная тропинка. Витя с сомнением взглянул на худые Тамарины ноги, обутые в короткие сапожки на тонком каблуке.
– Ноги переломаете, на себе не потащу! – не выдержал он.
– Почему, интересно мне знать, я должна переломать ноги? – улыбнулась Тамара. – Не собираюсь я их ломать!
– Бабка со второго подъезда тоже не собиралась!
– И что?
– Ничего. Упала прошлой зимой, а бедро пополам. Шейка бедра то есть. Теперь вообще не встаёт.
– Я что по вашему бабка?
– А кто ещё? – усмехнулся Витя.
– Знаете, Виктор, – обиделась Тамара. – От вас я такого не ожидала.
Она расстегнула молнию большой спортивной сумки, извлекла из неё валенки с розовыми цветочками на голенищах и, оперевшись на Лёшино плечо, быстро переобулась.
– Готово! – провозгласила она. – Вперёд, дорогие мои!
И смело зашагала в сторону деревни. Ню шагала следом и думала, как здорово, что она встретит Новый год здесь, а не за столом с вечно ворчащей матерью и вусмерть пьяным отцом. При этом её не просто отпустили, а буквально заставили поехать с Тамарой.
В тот день Ню, склонившись над старым тазом, красила чёлку. В ярко-зелёный ядовитый цвет. За стеной переругивались родители. Мать хотела поехать на праздники в санаторий, отцу было лень.
– Все заводские едут! – кричала мать. – Всего-то пять тыщ с человека. Остальное завод оплатит! Что ж не поехать? Не дураки люди-то!
– Не все, – устало бубнил отец. – Макаров, начальник цеха в Египет собрался, зам в Турцию.
– А Бочкин? Бочкин? – не успокаивалась мать. – В санаторий! Сама слышала!
– Ты Бочкина не равняй. Бочкин – главбух и санаторий у него не наш, а другой совсем. Наш задрипанный никому на фиг не нужен.
– Да хоть задрипанный! Хоть какой-то! Я нигде никогда не была, ирод проклятый! Пьянь! Похоронила себя заживо! Ради кого? Пьяной рожи ради?
Материн крик становился всё громче и протяжней. Ню с досадой подумала о том, что его слышит теперь весь подъезд – стены в доме тонкие как бумага. Да и по вентиляции в кухне звук здорово разносится.
– Кончай ныть! – на кухне грохнуло. Ню замерла. Видимо отец стукнул кулаком по столу. Мать завелась пуще прежнего.
– Девок куда денем? – отец почти не кричал.
– В лагерь можно. Бочкин сына в лагерь отправляет.
– Где деньги, Зин? – усмехнулся отец. – А Шурку в лагерь не возьмут. Мелкая слишком.