Первые грозы - стр. 3
– Моё собственное скромное творчество услышите в зале, а пока вынужден откланяться.
Он легко спрыгнул на пол и, театрально раскланявшись, подбежал не к кому-нибудь, а к Лёшиной маме, схватил за талию, закружил на месте.
– Леночка. Ты пришла! – воскликнул он несколько наигранно. Мама, нахмурившись, отстранилась и сообщила:
– Я с сыном. Лёша, познакомься!
– Здравствуйте, – сказал Лёша, не понимая, чего от него хотят.
– Привет, мужик! – Шумаков схватил его руку и так крепко сжал ладонь, что на глаза навернулись слёзы. – Любишь Маяковского?
– Обожаю, – выдавил из себя Лёша.
Миша просиял.
– Пойдёмте, я устрою вас на первом ряду, поближе к прекрасному.
Шумаков Лёше не понравился. Слишком шумный, неуёмно энергичный, он не походил на образ поэта, сложившийся у Лёши. По его мнению настоящий поэт тих и скромен. Он любит бродить по улице, восхищаясь цветами и бабочками, ночами смотрит на звёзды и поёт оды луне. Простые слова, привычные образы. Можно не любить, но понять, о чём идёт речь, можно всегда. У Шумакова не так. Каждое отдельное слово понятно, но, складываясь в предложение, они ставили в тупик каждого, кто пытался разобраться, как именно связаны друг с другом такие совершенно разные понятия как кит и волос или гроза и нарцисс. Лёшу поразило словосочетание фиалковая нечисть. Он ломал над ней голову минут пять. Ровно до тех пор пока не оказалось, что она ещё и дождит. На этом странном глаголе его умственные упражнения закончились, и он приступил к более приятному занятию, а именно ко сну с открытыми глазами.
Удивительно, но мама пребывала в восторге. Лёша хоть и старался пропускать мимо ушей её чтение (а стихи требовалось непременно читать вслух, иначе они не звучат), но кое-что всё-таки усвоил. А именно то, что мама любила более спокойные стихи вроде Рубцова и Асадова. От некоторых строк Есенина она недовольно морщила лоб, а Маяковского на дух не переносила. И вдруг Шумаков, на разрыв души, великий поэт современности… Всё это Лёше не нравилось. Вызывало смутную тревогу.
Домой возвращались втроём. Шумаков мощным басом оглашал окрестности, хватал маму за плечи, притягивал к себе, а она, ничуть не смущаясь, громко хохотала и твердила, что после подобного вечера ей ни капельки не хочется возвращаться домой к серым однообразным будням мещанского существования.
– Всё же зависит от нас, самих Леночка! – басил Шумаков. – Всё зависит от нас! Каждый волен сам выбирать свой путь! Человек свободен! Слышишь? Сво-бо-ден!
И побежал по улице, поднимая вверх руки и пугая прохожих. Мама смеялась, а Лёша чувствовал себя лишним на этом празднике жизни и всё больше мрачнел.
Лёша был замечательным человеком. Он всё замечал. Так сказала соседка Тамара с первого этажа. Ему было лет шесть, когда он подошёл к её окну и, набравшись смелости, спросил:
– А вы что, балерина?
– Балерина, – ответила Тамара. – Только на пенсии уже давно. А тебе кто сказал?
– Никто. Сам догадался. У вас очень спина прямая, и походка такая танцевальная, а ещё вы худая и красивая.
Последние слова он произнёс совсем тихо, но Тамара всё равно услышала и улыбнулась. В тот день она по своей привычке сидела на подоконнике и курила тонкую сигарету в длинном мундштуке. По обе стороны от неё цвели красные герани, ветер развевал ярко-рыжие волосы, и она на самом деле была чудо как хороша.