Перевертыш - стр. 4

Джура остановился, в паре шагов от меня. Он был на голову выше, в плечах шире раза в полтора, и от природы неплохо сложен – под майкой угадывались крепкие мышцы, хотя спортом отродясь не занимался. В общем, грозный соперник, если не знать, что такие вот скороспелки обычно довольно медлительны, ну, по нашим, конечно, боксерским меркам.

– Оглох что ли? Я спросил, чо борзеешь козлина?

Интересно, какого ответа он ожидал?

– Иди на хер, – посоветовал я ему, не разводя дискуссий.

Он, кажется, удивился. С минуту примитивно матерился, а потом попытался меня ударить. Раз, другой третий. Скорости ему явно не хватало. Я просто убирал голову с траектории его кулаков. Когда ему надоело месить воздух, он попытался ухватить меня за грудки, как положено в блатных терках. Ну, уж хренушки! Будучи схваченным, я сразу потеряю преимущество в скорости, а бороться с этим здоровым кабаном мне не с руки. Уклонившись от жадных Санькиных грабок, я врезал ему справа и разбил хрюкалку. Джура сдавленно вякнул и отшатнулся, из носа полилась кровь.

Получать по шнобелю очень больно, по себе знаю, всегда стараюсь его беречь. Бил я туда специально, чтоб он охолонул, понял, с кем имеет дело.

Но, он не понял, взревел как бык и снова полез на меня.

При малейшей возможности бейте в корпус – учил нас тренер, – правильный удар в корпус имеет больший эффект, чем неправильный по тыкомке.

И я встретил его левым по печени. Получилось годно – Саньку скрючило, он разевал рот и сипел что-то про половой акт со мной и моей матерью. Вот про маму, он зря! Я на скачке, саданул ему левым крюком в челюсть, и сразу правым в висок.

На этом драка закончилась, едва начавшись. Коленки у Джуры подломились и он, как куль с дерьмом, свалился мне прямо под ноги, так что пришлось его перепрыгнуть, чтоб не упасть. Нокаут в чистом виде. Тренер говорил, что правильный удар, это не когда противник отлетает, а когда падает на тебя. Так что я все сделал правильно. Надо признать, башка у Саньки оказалась крепкая. Он не вырубился, а, оставшись в сознании, возился на зассаном полу туалета, размазывая по разбитой роже кровавые сопли. Вставать не пытался, то ли, опасаясь добавки, то ли ноги не держали, зато все угрожал невнятным после нокаута голосом, обзывал пидором. Дались ему эти гомосексуалисты?

– Сам ты пидор! – сказал я и, не удержавшись, плюнул на его беспомощную тушку. Обернулся к Пистону с Бесом, которые пучили глаза из другого конца туалета. Помогать своему боссу они не пытались, знали меня не первый год.

– Попал ты, Полоз! – испугано сказал Бес, – ты знаешь на кого полез? Ты зарамсил с серьезными пацанами!

– Тебя уроют и бокс твой не поможет, – добавил Пистон, – не жить тебе Полоз! Молись, теперь!

– Поугрожайте еще, шакалье! – сказал я и сделал резкое движение в их сторону, они испугано шарахнулся. – Еще посмотрим, кому тут жить, а кому нет. Пойдем, Костян, отсюда.

* * *

Второй час мы бесцельно шлялись по тротуарам. Костик все нудел что-то извиняющееся, но я его не слушал, жизнь моя прибрела серый оттенок неопределенности. Домой идти не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Сильно саднили костяшки пальцев разбитые об Санькин калган. Горячка драки давно прошла, а с ней и победная эйфория. Это в запале можно крикнуть: «Посмотрим, кому жить, а кому нет!» А на деле, что я смогу один против уголовной шушеры?