Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х – 2010-х годов - стр. 21

Бесспорно, отмена приговора способствовала росту доверия к СССР за границей. В итоге Синявский и Даниэль были объявлены противниками тоталитаризма, жертвовавшими свободой ради своих убеждений.

Намерения инициаторов суда в 1965 году тоже не вызывали сомнений. По крайней мере, это утверждали журналисты и литературоведы, ориентированные на полемику с идеологическими установками советского прошлого. Аксиоматически признавалось, что «дело Синявского и Даниэля» – образец показательной расправы с инакомыслящими.

Однако неясным осталось многое. Прежде всего – на уровне следствия и суда.

Так, мемуаристами не раз указано, что, по свидетельствам осужденных писателей, следователи утверждали: еще весной 1965 года была завершена оперативная разработка, выяснено, кто и с чьей помощью отправлял крамольные рукописи за границу. Но Синявский и Даниэль арестованы лишь в сентябре. Почему КГБ медлил – сведений нет.

До сих пор не объяснено, почему советские официальные инстанции в течение четырех месяцев не подтверждали и не опровергали сведения об аресте Синявского и Даниэля, игнорируя при этом многочисленные запросы иностранцев. Нет оснований полагать, будто не понимали: замалчивание провоцирует развитие скандала.

От ареста писателей до суда – пять месяцев. В период следствия какие-либо новые обстоятельства не выявлялись. И опять нет объяснений, почему начало судебного процесса так долго откладывали.

Допустим, столь долгий срок понадобился для тщательной подготовки. Но эта гипотеза опровергается результатами процесса.

Обвинителю, во-первых, не удавалось юридически корректно доказать, что подсудимые вели «агитацию или пропаганду». Законом не предусматривалась непосредственная соотнесенность этих понятий с публикацией литературных произведений. Даже и за границей.

Во-вторых, обвинителю не удавалось доказать, что Синявский и Даниэль ставили «цели подрыва или ослабления Советской власти либо совершения отдельных особо опасных государственных преступлений». А без этого обвинение – в соответствии с частью первой статьи 70 УК РСФСР – теряло юридический смысл.

Наконец, обвинителю не удавалось доказать, что публикации обвиняемых являются «клеветническими измышлениями, порочащими советский общественный и государственный строй». По отношению к фантастическим произведениям заведомо неприменимо понятия «клевета». Не соотносилось оно и с литературоведческими штудиями Синявского.

Если процесс задумывали как образец, то неудача была полной. Тогда правомерен вопрос о причинах, обусловивших небывало скандальный провал. Нет оснований полагать, чтобы имиджевый ущерб такого масштаба планировался изначально.

Допустим, следователи лгали Синявскому и Даниэлю. Предположим, лишь к началу осени 1965 года были раскрыты псевдонимы и установлено, с чьей помощью рукописи оказались за границей.

Однако это не объясняет, почему же советские официальные инстанции четыре месяца игнорировали все обращения иностранных литераторов и ученых, пытавшихся выяснить, какова судьба арестованных Синявского и Даниэля. Подчеркнем еще раз: нет оснований полагать, будто в ЦК партии не предвидели последствий такого замалчивания.

Следовательно, у ЦК КПСС имелись веские причины. Какие – подсказывает историко-литературный контекст. На исходе 1965 года прогнозировался триумф советской литературы. Шолохов опять был среди тех, кого выдвинули на соискание Нобелевской премии