Перекрёстки детства - стр. 15
С того дня мы более не встречались. Она не вышла замуж, хотя, всё же родила после сорока лет ребёнка, а я так и не смог её забыть. Время категорично развело нас, хотя, возможностей столкнуть меня с нею у него имелось немало. После института она работала в нашей деревенской больнице, куда я несколько раз обращался. И брат, однажды, на остановке автобуса, провожая меня в город, слегка присвистнув, произнёс:
– Смотри-ка! Вон твоя одноклассница.
И указал на стоящий через дорогу вишнёвый «жигуль» и сидевшую в нём женщину.
– Кто это? – переспросил я, подслеповато щурясь, видя лишь неясные расплывающиеся очертания.
– Мильсон! – с нажимом и упрёком ответил он, будучи в курсе того, с каким чувством я когда-то относился к этой даме за рулём «Жигулей» И, вздохнув, добавил:
– Эх ты!
Я промолчал.
Что ж, значит, не судьба. В ином случае, пути наши обязательно бы сошлись. Зато в моём шкафу, в синей папке, среди других фотографий того времени, лежит общая фотка нашего выпускного класса, вручённая после последнего звонка, та самая, где фотограф, изготовляя коллаж, расположил нас рядом.
Меня и Мильсон.
Хоть так рядом.
Тогда я считал сей факт неким знаком.
Глупо, конечно.
Вообще-то, я, видимо, несколько напутал, ибо последняя наша с нею встреча произошла, всё-таки, не на выпускном, а на следующий день. Мне запомнились её белые руки, пальцы без маникюра; она мыла под краном чайные, с сиреневым цветочком и позолоченным ободком, чашки. Вымыв несколько чашечек, Снежана заваривала в них кофе и подносила нам, своим, теперь уже бывшим, одноклассникам. Стройную фигуру подчёркивали плотно обтягивающие джинсики. Мы сидели в нашем кабинете, который, сейчас уже, являлся не совсем нашим, слушали классного руководителя, Ольгу Геннадьевну, в неформальной обстановке подводящую итоги вчерашнего вечера, говорившую напутственные слова, что именно, я совсем не запомнил, мелкими глотками отхлёбывали из чашечек горячий ароматный кофе и договаривались о том, куда пойдём пить вино и прощаться друг с другом. Меня мучила головная боль после вчерашнего торжества и бессонной ночи, внутри всё дрожало, хотелось пить и спать. Я уже не жалел о том, что теперь не увижу ту, которую любил все школьные годы, просто рассеянно, не отрываясь и не моргая, смотрел на её руки. Она, стряхивая в раковину капли воды с вымытых чашечек, разливала в них кипяток и добавляла туда по чайной ложечке растворимого кофе.
И не нашлось на том столе, за коим я сидел в позе мыслителя, подперев подбородок руками, ни одного яблока, которое можно было бы бросить той, что светила мне, как путеводная звёздочка, целых десять лет. Лишь покрасневшие огрызки в тарелке на подоконнике. Только вот, любимой не бросают огрызок. Жаль, что подарить ей целое яблоко на выпускном я так и не решился. Теперь же-поздно. Наше с ней время скукожилось до размера яблочного огрызка.
А потом, пользуясь хорошей погодой, наша компания отправилась в сторону пляжа; и у меня имелась припасённая бутылочка «Медвежьей крови», выцыганенная с боем у бабушки ещё накануне; одна единственная бутылка на всю ораву в 15 человек. Мильсон с нами не пошла и поэтому я вскоре заскучал. Миновав пляж и пройдя берегом Светловки около километра, мы расположились на опушке леса. По небу плыли тяжёлые серые облака, обещавшие дождь, изредка из-за них выглядывало солнце, словно хотевшее, но не успевавшее, т. к. очередное облако скрывало нас от него, сообщить нам всем что-то важное. Светловка несла к берегу тяжёлые свинцовые волны, рассыпавшиеся о прибрежные камни мелкими брызгами и превращающиеся в желтоватую пену. Стало прохладнее, от реки потянуло запахом водорослей, йода и сырого песка. Разведя костёр из сухих веток, собранных в прилеске и рассевшись прямо на траве, мы, пуская по кругу стакан с еле видимой трещиной у одной из граней, занялись бутылкой, вино в которой закончилось как-то уж очень быстро, буквально, после первого же глотка. Пятнадцать человек на одну бутылку, это надо видеть! Что-то говорили, давали друг другу зарок регулярно встречаться, не забывать школьные годы, искренне и наивно веря, что такое и в самом деле возможно, хотя, буквально на следующий день и думать забывали о всех своих словах, сгоряча данных обещаниях.