Пенсионер А.С. Петров вернулся в СССР, чтобы предупредить тов. Сталина - стр. 4
– Муку? А что, почта у нас теперича не работает?
– Почта – у начальника. А он, сам знаешь, хапуга. А в обозе – по-людски. Слазь с печки и иди в сарай…
Петров-Васька соображал. Раз сани идут к станции, значит, будет возможность уехать из деревни и товарными составами или, если повезёт, пассажирскими, добраться до Москвы. Лучше не затягивать – хозяйские щи вкусны, но неравен час дед Игнат мышей ловить заставит.
Все пути ведут в Москву, так было в будущем, откуда пенсионер попал в тело кота, так есть и теперь, во времена тов. Сталина.
Игнат кряхтя слез с печи и пошаркал босыми ногами к окну, на котором сидел Васька. Не обращая внимания на кота, дед снял с чугунной батареи шерстяные носки и принялся их натягивать. Потом также лениво поплёлся к вешалке у двери, надел валенки, шапку-ушанку и тяжёлую шинель… И когда схватился за железную ручку обитой войлоком двери, Смирнов был у его ног и протяжно мяукал.
– Выпусти, аль в туалет хочет Васька, – наказала Дуся.
– Ох и отморозит себе причиндалы… – пробурчал Игнат, но послушно открыл дверь в сени, а потом – холодную, деревянную, ведущую на улицу.
Мороз цапнул за лицо, точнее, за морду – градусов пятнадцать, не меньше. Пенсионер юркнул вниз, прыгнул на ступеньку, на вторую – и тут же провалился в снег.
– Почистить бы надо снежок, Васька. Лопата у меня люминевая, это тебе не совковая, – проворчал Игнат и пошёл по нечищенной тропке к калитке. Скинул ремень от ЗИЛа, притянул на себя калитку, собирая снег в гармошку, и бочком вышел на улицу, старясь не зацепить шинель о гвозди.
– Степаныч! – крикнул он. – Мне моя сказала, ты муку возьмёшь в лавку. Ну я принесу, чай?
– Неси, Игнат, неси. Только не надорвись! – звонко отозвался Степаныч, и два голоса весело засмеялись.
Пока дед брёл к сараю, Васька пружинящими прыжками перебрался через сугробы, взобрался на изгородь, огляделся. Сани были обиты жестью, лошади жевали овёс, а рядом, посапывая, курил молодой ученик Пашка – семнадцатилетний парнишка в ватнике. Его наставник, круглый, как бочка, старик Степаныч поправлял упряжь.
Когда возчики ушли за амбар, Петров прошмыгнул в сани, спрятался меж мешков. Пахло соломой, хлебом и немного навозом.
Скоро гуртовщики вернулись, подошёл и Игнат, волоча на деревянных саночках мешок муки.
– А вы думали, я его на горбу потащу? Я ж тоже учёный – три класса образования!
– А мы не думали. Мы не такие умные, как ты, – добродушно фыркнул Степаныч.
Мешок упал рядом с мордой пенсионера, сани вздрогнули, колокольчик на дуге звякнул в морозном воздухе, и деревня поплыла назад – белая, сонная. И как бы на прощанье лениво закукарекал петушок.
За околицей потянулись ели, запахло хвоей. В дороге гуртовщики заговорили:
– Слыхал, Паш, – бубнил Степаныч, – в Москве врачей забирают кремлёвских.
– Наш фельдшер ночью бумажки жёг. Боится – вдруг и его за зад схватят, – ответил Пашка.
– А Берия? Говорят, Сталин‑то его самого остерегается – змия очкастого. Очкарики они завроде умные, у себя то есть на уме…
Петров вздрогнул. Он знал точно: в год смерти Сталина Берию самого арестуют, а потом расстреляют.
К полудню обоз добрался до райцентра. Тут была почта с лепным барельефом Сталина, рядом – сберкасса и магазин из брёвен. Над улицей висели красные растяжки с лозунгами: