Пенсионер А.С. Петров вернулся в СССР, чтобы предупредить тов. Сталина - стр. 6

Теперь она была без тулупа – в вязаном бордовом свитере, пионерском галстуке и юбке. На коленях лежала раскрытая книжка с картинками, пахло мятными леденцами и чем-то чуть сладковатым, детским – может быть, грушевым мылом.

– Ой! Кисонька! – вскрикнула она и потянулась к коту, сверкая изумрудными большими глазами. – Можно, товарищ полковник, оставить его у нас?

Военный, сидевший напротив в туго застёгнутом на все пуговицы кителе и державший раскрытую папку с бумагами, оторвал взгляд, поднял голову. Лоб в морщинах, тёмные, усталые глаза.

– Вот и ты, блохастый, – сказал подбежавший проводник. – Сейчас я его выгоню, товарищ…

Он было кинулся к коту, но сдержался, поймав на себе тяжёлый взгляд военного.

Девочка обняла Петрова, прижала к себе:

– Котик! Ушки как у тигра! Ну давайте оставим? Он же тёплый! Хороший!

Полковник прищурился. Посмотрел внимательно.

– Он не похож на домашнего.

– Вот и я говорю: блохастый! – тут же поддакнул проводник, но на всякий случай отступил на шаг.

– Но такой ласковый, – не сдавалась девочка. – Он мурчит!

Петров, уловив момент, замурлыкал – ровно, басовито.

Полковник усмехнулся – уголки губ чуть дрогнули, и на морщинистом лице на миг мелькнуло что-то живое, тёплое.

– Ну… раз мурчит – значит, не шпион. Оставим.

Проводник фыркнул, но тут же уловив косой взгляд военного заискивающе растянул улыбку и вышел, клянясь, из купе.

Девочка улыбнулась во весь рот, прижала рыжего к себе и прошептала:

– Я тебя назову… Рыжик!

«Рыжик… Да хоть Барсик, хоть Кузя – лишь бы доехать до Москвы, лишь бы попасть к тов. Сталину», – думал пенсионер. Тревога постепенно отпускала, и он заснул на коленях девочки.

Пока кот-пенсионер дремал на коленях у двенадцатилетней Людочки, полковник Аркадий Семёнович Головин, глядя в покрытое морозными узорами окно, курил папиросу и думал. За окном прорисовывались очертания полей, небо было затянуто тучами, луна иногда показывала жёлтый глаз и тут же срывалась под толщу. Воспоминания неумолимо затягивали в водоворот прошлого.

Родился Головин в глухой деревне Васильевка, затерянной среди лесов Пермской губернии, в далёком 1904 году. В памяти навсегда остались бедность, промёрзшая земля и тяжёлый взгляд отца, которого царская власть забрала на фронт. А когда в 1917 году отец не вернулся, его вскоре призвала уже советская власть, годы шли, и через много лет Головин нашёл его фамилию в длинном списке заключённых, погибших в лагере под Сыктывкаром.

История отца показала, что лучше быть по другую сторону дверей: не тем, к кому стучат, а тем, кто стучит. В 1921 году комсомол, затем – путь, на котором не было остановок. Москва, школа ОГПУ, Академия Красной Армии, военная контрразведка. Молодость пролетела как комета.

Тридцатые годы оказались самыми сложными. Тогда его направили курировать так называемые «литературные круги». Чуткие, яркие, талантливые люди попадали в протоколы и обвинительные заключения. Головин быстро научился различать оттенки чужого страха. Он читал рукописи, письма, слушал разговоры, делая выводы, от которых зависели чужие жизни. «Психолого-политические характеристики» он писал чётко, без эмоций, но понимал, что за каждой строкой может стоять сломанная судьба. Но лучше ломать чужие судьбы, чем свою.