Падение - стр. 23

Есть больше клетчатки?

― Гладкова, прием!

Хлопаю глазами и как только доходит, что это Бестужев ― БЕСТУЖЕВ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ ― всю эту извращенную агонию как рукой снимает.

Как я и говорила, Аня не слыла болтушкой. Но я ― и это моя ошибка ― совершенно не учла Лёву. А ещё говорят, что девушки не могут держать закрытым рот.

Да парни в тысячу раз хуже!

― Оставь меня в покое, ― пытаюсь оттолкнуть Антона, но он резко впечатывает ладонь в стену всего в каком―то сантиметре от моей головы.

― Не оставлю, пока не исправишь то, что натворила.

― Как? У меня машины времени нет!

― Как―нибудь, Гладкова. Ты эту кашу заварила, тебе и расхлебывать. Главное, чтобы меня по итогу во всем этом дерьме рядом с тобой не было, поняла?

― Тогда скажи своим дружкам, чтобы меньше языком трепали! ― сквозь зубы, чем сильно злю Бестужева. Это невооруженным глазом видно.

Желваки на его скулах вздулись, и мне даже показалось, что он рыкнул. Ну либо в самом деле показалось, в чем, если честно, я сомневаюсь.

― Бестужев? Гладкова? ― голос ввалившегося в аудиторию Дятлова как обухом по голове, и я инстинктивно вздрагиваю. ― Вы чего здесь забыли? Пары кончились давно.

― Простите, мы… ― не договариваю, потому что Антон резко вылетает в коридор, хлопнув напоследок дверью. ― Простите, ― шепчу и вылетаю следом, потому что не собираюсь разбираться с этим одна.

― Ты в своем уме?! ― кричу максимально тихо, чтобы не греть чужие уши. ― А если бы это был не Дятлов, а кто―то из ребят? Ты в курсе, какие слухи бы тогда поползли?

― Слухов боишься?

― Тех, что с тобой связаны ― да!

― Тогда не нужно было рот открывать… ― шипит.

По―моему, на придурке яичницу можно жарить.

И вроде прав даже ― я головой это понимаю ― но сдаться, уступить?

Это ведь будет уже не война, так?

― Не нужно было так реагировать! Посудачили бы пару дней и забыли! Кому вообще есть дело до наших отношений!

― Мне, ясно? ― разворачивается; в глазах горит такое неистовое бешенство, что невольно отступаю на шаг. ― Мне есть дело. Потому что я не хочу, чтобы хоть что―то связывало меня с тобой. Мне противно, Гладкова. Ты мне противна. Я каждый миллиметр тебя презираю. Мне мерзко даже одним воздухом с тобой дышать, понимаешь?

Бьет будто под дых.

А я стою, как вкопанная, растеряв всё своё дурацкое остроумие.

И вроде бы знала всё это ― всегда знала ― но всё равно что―то невыносимо сосет под ложечкой. Хотя ведь не должно?

― Ты винишь мою маму в том, что отец ушел от твоей. Не понимая, что он никогда не бросал тебя. Ты всегда был важен для него.

― Замолчи.

― Ты мог общаться с ним. Всегда мог. Отстраниться ― был только твой выбор.

― Я сказал хватит.

― Ты думаешь, что ненавидишь меня, но на самом деле злишься на себя, потому что знаешь, что всё это время мог быть любим, но сам от этого отказался. Твоя мама тоже знала это. Она пыталась с тобой говорить…

― Заткнись, ясно? ― предупреждает, и вижу, как его передергивает. ― Не смей говорить о ней! Никогда, поняла?

Верчу головой, потому что и не смогу. Надо, но сил попросту больше нет.

К чему всё это?

Кого я пытаюсь обмануть?

Ненависть Бестужева ко мне так велика, что способна уничтожать целые Вселенные. И вряд ли чему―то или кому―то под силу это изменить.

Плотнее прижимаю к себе учебник и несусь прочь, не оборачиваясь. Как можно дальше от этого места и от