Падение - стр. 21

Её мать разбила сердце моей. Увела Мишу из семьи. А она хотела подружиться. Подружиться, блядь! А когда я назвал её мелкой дрянью, обозвала меня кретином, после чего ― заплакала. Причём такими показушными слезами, что МХАТ отдыхает.

Я потом ещё долго слушал, что не должен так себя вести. Что мы теперь одна большая семья и должны научиться жить дружно. Ведь (и это самое дикое), Гладкова теперь ― моя сестра. Серьезно? Когда, блядь, это произошло? Когда ребёнок женщины, разрушившей мою семью, стала мне роднёй?

Этого не будет никогда.

Я сказал об этом Мише тогда. И повторю снова, если потребуется. Ничего не изменилось с тех пор. Разве что ненависть стала крепче, рвёт теперь сильнее. И сдерживать её пыл больше некому. Потому что мамы больше нет.

― Порядок?

― Полный, ― вру лучшему другу, но он итак об этом знает.

Что меня кроет не по―детски ― знает. Что я снова с катушек слетаю ― тоже знает. И что никакие терапии на кушетке не спасают. Мне просто больше не одиннадцать. И я не верю, что копание в мозгах принесёт покой и смирение. Потому что это ни хрена не так.

Я устал.

Устал пытаться быть тем, кем не являюсь. Устал с собой бороться, со своими эмоциями, чувствами и гневом. Устал делать вид, что всё, блядь, пучком. Хотя на деле ощущение, что всё дерьмо этого мира как магнит притянуло ко мне.

Как итог ― всю ночь не могу уснуть. Пытаюсь что есть мочи вытравить из памяти её большие кукольные глаза, но тщетно. Как только закрываю свои, цикл запускается заново. И так по бесконечному кругу, до гребаного ― что б его ― будильника.

Как там говорят?

Не заладилась ночь, не заладится день?

Я не верю в приметы, но Гладкова, зараза, будто проклинает. Иначе почему ещё её глаза меня преследуют, а всё, за что берусь, летит ко всем херам? Во―первых, мне приходится давиться горелыми яйцами на завтрак. Во―вторых, тачка Градского не заводится, а автобусы объявляют забастовку, поэтому до Школы иду ― нет, бегу ― на своих двоих. В―третьих, забываю дома домашку по английскому, а на контрольной по истории получаю смачный неуд. Ну и напоследок: спускаю в унитаз тренировку, провоцирую Титова, почти дерусь с ним ― прямо, блядь, на площадке ― чем навлекаю на себя гнев Кабана и зарабатываю свой первый в жизни фол. А затем ещё полчаса слушаю, как Вепрев орет на меня и требует объяснять своё неспортивное поведение.

А что я сказать могу? Что проклят чертовыми ведьмовскими глазами?

В общем, получаю по полной. И рискую, если не возьму себя в руки, вылететь из команды ко всем чертям. И плевать бы, ведь спорт в моей жизни не на первом месте, но ребят подводить не хочу. Для многих из них это важно. А я ведь капитан, так?

И вот кажется, что все мои беды кончились, как самая большая из них решает дать мне хорошего пинка под мой кайфующий от казусов зад.

― Вепрев хочет впрячь нас на дополнительные тренировки по выходным. Ты как?

― Нужно смены подгадывать, ― стягиваю через голову майку и бросаю в сумку.

Смолов ― наш атакующий. Снайпер с хорошей подготовкой, выполняющий точные броски и обладающий хорошим дриблингом. Прорвать защиту и войти в «краску» для него ― обычное дело. Быстрый, ловкий. Достойный кандидат в капитаны, если я не справлюсь.

― Он отойдет.

― Ага.

― У тебя трудности, он понимает.

Молчу, потому что и сам не знаю, в чем