Падение - стр. 18

: «давай жить дружно, Соня»[2]?

Тихо смеюсь, как сбежавшая из психушки сумасшедшая, потому что понимаю, что такого никогда не случится. Бестужев слишком ненавидит меня. Его злость настолько прочно вросла в кожу, что не выдрать. Даже при желании ― нет. А у него и желания такого никогда не будет. Думать об этом ― уже за гранью фантастики.

Успокаиваю нервы, останавливаю мысли и начинаю медленно прокручивать в голове другие (запасные) варианты по возвращению Антону телефона. Однако, очень быстро понимаю, что у меня их нет. Вернее, есть, но ни один из них мне не подходит.

Начнем с того, что я не знаю контактов ни одного из его друзей. Передать мобильный тому же Феде было бы самым простым способом, но… нет. Вариант повернуть обратно, найти Аню и сославшись ― на что―то нелепое, вероятно, ― отдать ей телефон, тоже кажется бредовым. Тогда мне точно не избежать вопросов, а я едва ли способна на них отвечать. Варианты взломать бестужевский шкафчик или позвонить ему в дверь и убежать, оставив мобильник на пороге, я тоже отметаю. Попахивает клиникой, не находите? Самым здравомыслящим кажется вернуться и отдать телефон ректору. Ну либо кому―нибудь с кафедры. Но самым правильным ― перестать надумывать и довести начатое до конца. Пускай даже и с последствиями.

Я ведь не трусиха, в конце концов.

Да и может Бестужев, в самом деле, не такой псих?

― Ну да, конечно, ― усмехаюсь собственному выводу. ― Тогда я первоклассно танцую тверк.

― Весьма занимательный факт.

Вздрагиваю, но лишь от неожиданности, потому что голос сразу узнаю. Когда поворачиваюсь, Макс лыбится во весь рот и смотрит на меня с нескрываемым весельем.

― Это не для чужих ушей.

― Прости. Не удержался.

Улыбаюсь, и настроение сразу делает сальто.

― Ты домой?

― Не совсем. Мне нужно кое―куда зайти. ― в ад, к самому Дьяволу.

― Идем, провожу, ― и вроде бы нужно отказаться, но он делает это так ненавязчиво, а главное ― правильно, что не нахожу аргументов.

Пока идем, болтаем. Обо всем и ни о чем одновременно. И минуты так быстро пролетают, и так хорошо становится на душе, что едва не забываю, куда и зачем вообще я иду. Когда подходим к дому, останавливаюсь. Максим оглядывается, и все мои надежды на то, что он не знает, кто здесь живет, рушатся, как карточный домик ― стремительно.

― Кое―куда ― это к Бестужеву? ― не спрашивает, бьет.

Его по обыкновению мягкие скулы твердеют, всегда чистый взгляд мутнеет, а я на свой счет воспринимаю. Будто бы соврала, обидела, хотя это не так.

Не так ведь?

― Мне нужно отдать ему телефон.

Максим молчит, но чувствую, по горящим глазам вижу, что ему это не нравится. Сам Бестужев или то, что я с ним общаюсь ― ха ха,сама подумала, сама, как говорится, посмеялась ― хотя, скорее, и то, и другое в купе.

― Откуда ты его знаешь?

Ну―у…

― Он вроде как мой брат. ― не знаю, зачем это говорю. ― Ну то есть, скорее лишь формально. Мы не родственники, но так уж вышло, что наши семьи связаны.

И я, возможно, и хочу сказать больше, но нужно ли?

Мне нравится, что Болконский не давит. С ним легко. Говорить, да и просто находиться. Даже просто молчать. Это ведь хороший признак, верно?

― Я здесь тебя подожду, ― и снова безапелляционно, но меня абсолютно не бесит.

Наоборот ― придает смелости.

А мне она сейчас ой как понадобится.