Озирис - стр. 2
– Дядя Гена плисол! – крикнула Лёлька и заколотила по шляпке гвоздя с удвоенной силой.
Тем временем Сашины руки уже покинули водопад волос и перекочевали на талию Клавдии, а потом полезли под мини-юбку. Клава хихикала и всё крепче прижималась к Минцу. Сосались они, видимо, уже давно. Петренко два раза кашлянул, но на влюблённых это не произвело никакого впечатление. На Лёльку они тоже не обращали внимания Девочка, наконец, бросила молоток и подбежала к Петренко.
– А ты пить будешь? – спросила она деловито.
– Нальют – выпью.
Петренко поспешно взял Лёльку на руки, чтобы она не видела происходящего за вешалкой.
– А какой у тебя подалок? – продолжала дознание Лёлька, засовывая руку к гостю за пазуху.
Геннадий Иванович достал обёрнутый целлофаном рубиновый леденец на палочке. Такие им с братьями приносили редко, и только по большим праздникам. Лёлька тут же стала срывать обёртку, а Петренко закашлялся так, что в столовой смолк шум. Целующиеся же продолжали игнорировать всё вокруг – кроме плотской страсти, для них ничего не существовало.
Андрей появился в прихожей – в стального цвета костюме и галстуке под павлиний хвост. Он был такой блестящий и неприступный, чтобы даже шеф оробел. Между пальцами Озирского вальяжно дымилась кубинская сигара.
– Папка, гляди! Дядя Гена дал! – Лёлька завертела облизанным петушком перед носом отца.
– А ты «спасибо» сказала? Конечно, нет, Прости эту бандитку. – Озирский потрепал дочку по кудряшкам. – Все только уходят по-английски, а Иваныч и приходит тоже. Что же вы, шеф, стоите в коридоре?
– Никак дальше не пройти. – Петренко поставил Лёльку на пол и стал снимать плащ.
Он понимал, что пришёл сюда зря. О каком синьоре Санторио можно толковать, если Минц уже напился до чёртиков, и все его мысли сводятся только к койке?
– Что случилось? – спросил Озирский уже серьёзно.
Он махнул гостям, чтобы они ушли в комнату и не смущали подполковника.
– Я только что от Горбовского. Извини, если омрачил твой праздник.
– А что ты дохаешь, как чахоточный? – снова весело спросил Андрей.
Между делом он загнал в другую комнату не в меру любопытного Женьку.
– Да так… – Петренко решил не вдаваться в объяснения. – Тихая комната есть?
– Мой кабинет… О-о, Сашок, ты совсем никакой?
Андрей звонко шлёпнул Клавку по попе, с которой были уже наполовину сдёрнуты кружевные трусики. Она завизжала, оглянулась, увидела Петренко и сломя голову бросилась на кухню. Минц привалился лбом к стене, оклеенной моющимися обоями под бронзу. От него разило спиртным, и смоляные колечки волос прилипли ко лбу.
– Сашок, сам до унитаза дойдёшь, или тебе помочь?
Андрей хотел взять Минца под локоть, но это раньше сделал Всеволод Грачёв. Он был без пиджака, со сбившимся набок галстуком.
– Севыч, приведёшь его в чувство?
– С удовольствием – я в этом деле профессор. Пошёл, мудак! – Грачёв, закусив губу, пожал руку Петренко. – Извините за выражения… Ещё при ребёнке, козёл, развратом занялся! Шевели копытами!
И Всеволод, матерясь, кстати, при ребёнке, громко захлопнул дверь туалета.
– Пошли в твой кабинет, – предложил Андрею Геннадий Иванович. – Я тебе по-быстрому расскажу, в чём дело. К гостям меня не веди – некогда.
Озирский заглянув в гостиную, разбойным свистом установил тишину. Потом он объявил, что оставит гостей на полчаса; пусть они продолжают насыщаться и развлекаться. В ванной лилась вода, что-то звенело, и слышалась приглушённая брань.