Озирис - стр. 4
– Сразу же лепят «мокруху»?
Озирский отодвинул бокал из-под нарзана и откинулся на спинку кресла. Всеволод тоже пропустил рюмку коньяка.
– Кто этот Марио? Очередной неудачливый коммерсант? Впервые о таком слышу.
Грачёв открыл свой толстый блокнот, с которым никогда не расставался.
– Я, признаться, тоже раньше не встречал эту фамилию.
Петренко понимал, что хотя бы сегодня не должен отвлекать Андрея. Пусть раз в году, но его лучший сотрудник имеет право расслабиться.
– Санторио прибыл для оформления документов на покупку одного из цехов завода, – Геннадий назвал предприятие, хозяином которого долгие годы был военно-промышленный комплекс. – В рамках конверсии он хотел наладить там производство микроскопов, луп и прочих оптических приборов.
– Так мало ли что случилось! Перепил, например. Или интердевочка попалась горячая, и вогнала в гроб.
Минц вытянул вперёд ноги, давая понять, что Петренко ведёт себя неподобающе. Фирмач, уже два дня как мёртвый, мог бы подождать и до понедельника.
– А у Александра Львовича на всё один ответ – водка, девка и колбаса. Больше никаких причин для смерти быть не может. – Петренко расстегнул пиджак, потом протёр запотевшие очки.
– Бывает и такое, тоже верно, – заступился Андрей.
– Бывает. Но в Москве, в отеле «Савой» год назад при таких же обстоятельствах скончался коммерсант из Сеула, господин Ким Ён Юн. Может, тоже проститутка рога сбила. А, может, и нет…
– И он сердечником не был? – уточнил Грачёв.
– Не был. Семья это подтверждает. Медицинские документы говорят о том же самом. Показания давались под присягой. В обоих случаях просматривается криминал.
– Между собой они не были знакомы? – Минц курил, рассматривая свои розовые миндалевидные ногти.
– Пока таких сведений у меня нет. – Петренко поднялся и застегнул пиджак. – Спасибо, Андрей, за угощение. К тебе, собственно, всё это не имеет отношения. Я хочу сказать, что мне с понедельника потребуется помощь Интерсектора. Надо будет рассылать запросы относительно Санторио. Ну, а если придёт охота, можете помозговать над этим делом… Мне пора. – Геннадий пошёл к двери. – Ещё раз поздравляю, именинник!
– Я тебя провожу, Иваныч.
Озирский глянул в зеркало, привёл себя в порядок. Когда оба вышли на лестницу, хозяин с громким, но мелодичным звоном захлопнул дверь.
– Принесло же его! – посетовал Минц, прислушиваясь к удаляющимся шагам. – А тут ещё и дверь кто-то оставил открытой!
Грачёв подкинул на ладони пачку «Винстона»:
– Как говорит моя мать: «Гнат не виноват, и Арина неповинна. Виновата хата, что впустила ночью Гната!»…
Минц опять прижался лбом к бронзовым обоям и заскрипел зубами. Сначала пунцовыми стали его уши, затем краска перешла на лоб и щёки, на подбородок. Из ванной послышались сдавленные рыдания, и Саша побежал туда. На бортике сидела Клавдия и заливалась слезами. Увидев это, Минц позабыл о собственных страданиях, и принялся утешать подругу. Холодная вода текла по заплаканному, но всё равно прекрасному лицу Ундины, мешаясь с тушью, тенями и помадой.
– Саш, стыдно-то как! – Она не смогла договорить.
Минц уселся рядом и прижал Клаву к себе, не преминув приласкать её грудь. Сам он отворачивался от девушки, чтобы скрыть собственный жгучий стыд. Действительно, не мешало бы потерпеть до вечера, но любовное томление оказалось непобедимым. Клава отнесла на кухню грязную посуду и как раз возвращалась в столовую, когда Саша напал на неё из-за вешалки.