Оттенки молока и меда - стр. 2
На ступенях сэр Чарльз на мгновение остановился:
– Ты же знаешь, дорогая, что я желаю тебе только добра.
– Безусловно, papa. – Джейн опустила глаза.
– Вот и славно. – Он сжал ее руку. – Что ж, пойду взгляну на клубнику: хочу убедиться, что она успеет дозреть к следующей неделе. – С этими словами он оставил дочь и направился к холму, лежащему к востоку от дома, продумывая детали грядущего празднества.
Джейн стащила шаль и пристроила ее на локоть, раздумывая о том плане, который отец так неубедительно пытался скрыть. Да, он действовал из лучших побуждений, но, судя по всему, остановил свой выбор на капитане Ливингстоне, а тот, сказать по правде, был моложе Джейн на несколько лет.
С Генри Ливингстоном она впервые познакомилась до того, как началась война, – в ту пору он зимовал в имении леди Фитцкэмерон, пока его родители находились на континенте. Генри был привлекательным мальчиком с большими темными глазами и копной непослушных черных кудрей. Но, даже будучи любимчиком леди Фитцкэмерон, он не посещал ее имение с тех самых пор, и Джейн с трудом могла представить его взрослым мужчиной. Она покачала головой, отгоняя эти мысли, расправила складки муслинового платья и направилась в гостиную.
И буквально тут же в нос ударил удушливый запах жасмина – такой сильный, что у Джейн заслезились глаза. Источником этого сногсшибательного аромата служила ее младшая сестра Мелоди – та стояла в углу, сплетая кружева чар.
– Мелоди, ради всего святого, что ты делаешь?
Та вздрогнула от неожиданности, выпуская чары из пальцев, и они мигом рассеялись, возвращаясь обратно в ту эфирную плоскость, откуда их вытащили.
– Ох, Джейн! Когда мы с матушкой навещали леди Фитцкэмерон, та сотворила столь замечательный аромат жасмина в комнате, едва уловимый. Это было так элегантно… Никак не могу понять, как она добилась такой деликатной пропорции.
Джейн покачала головой и распахнула пошире окно, чтобы жасминовые миазмы побыстрее развеялись.
– Дорогуша, леди Фитцкэмерон с детства обучалась у лучших наставников, включая, насколько я помню, знаменитого немецкого чаровника, герра Шолеса. Так что не стоит удивляться ее умению сплетать тончайшие сети чар.
С этими словами Джейн перешла на чародейское зрение, и материальная комната померкла. А оставшиеся сгустки чар были слишком плотными для того эффекта, которого стремилась достичь Мелоди. Джейн поймала эфирную материю пальцами и растянула до состояния тончайшей, едва осязаемой паутинки. Затем протянула их так, что они повисли в углу, как невесомая паучья сеть. Как только она закрепила уголки эфирной материи, чары тут же проросли в атмосферу комнаты, исчезая из вида, зато каждый уголок наполнился нежным ароматом жимолости, как будто кто-то принес букет цветов. И все это потребовало столь малого количества усилий, что у Джейн даже голова почти не закружилась.
Мелоди нахмурилась и покосилась в тот угол, куда старшая сестра пристроила чары, словно пыталась разглядеть невидимую паутинку.
– Дорогая, не щурь так глаза. Это неприлично, – заметила Джейн, не обращая внимания на то, как помрачнела сестрица, и снова занялась паутинкой. Уже не в первый раз она задумалась о том, не страдает ли Мелоди близорукостью: та не могла совладать ни с какой деликатной работой, даже с вышивкой, и все сотворенные ею чары отличались грубостью и плотностью.