Отравленные земли - стр. 20
– Едем дальше, хватит болтать попусту. Нам ведь осталось…
– Часа полтора пути, герр. Но по этой мерзкой грязючке побольше.
– Так зачем возвращаться? – Я постарался улыбнуться ещё раз. – Вперёд. Дотянем.
Януш смотрел на меня с сомнением. Я повторил приказание твёрже, и он, постенав ещё немного, подчинился: помог мне сесть удобнее, набросил на ноги плед и торопливо захлопнул дверцу. Я начал снова засыпать, едва экипаж тронулся. Меня то бросало в жар, то знобило; стук копыт отстреливал в левом ухе и заставлял дёргаться, но наконец я провалился в неприятное и всё же спасительное забытьё без сновидений.
На сей раз оно продлилось долго и было очень глубоким, потому что, сколько ни стараюсь, я не могу вспомнить, как мы прибыли в Каменную Горку, где ехали и кто нас встречал. Я не помню, как меня вытаскивали из кареты, куда несли, кто нёс. Правда, ощущение дождя, заливавшего лицо, мне смутно припоминается, хотя и не говорит ни о чём конкретном. Так что проще считать, что остаток той ночи выпал у меня из сознания полностью. И последовавший за нею день, в котором иногда мелькали размытые лица, а что-то горькое обжигало губы. И ночь за этим днём. Только утро нынешнего принесло мне кое-что определённое, в частности – занятные знакомства.
Итак, я открыл глаза и сразу отметил лёгкость, с которой удалось это действие, ещё недавно причинявшее боль. Зрение было ясным; я различил невысокий деревянный потолок. Такими же непримечательными оказались медово-коричневые стены, усыпанные жёлтыми бликами солнца. Тесная комната была обставлена мебелью без резьбы, но добротно сколоченной и приятной глазу. Как я ни привык к венской роскоши, подобные дома, пахнущие смолой, воском и сухими травами, тоже были мне по душе. И тем более хорошо было очнуться здесь после… А кстати, после чего? Пошевелившись, я прислушался к собственному организму, выражавшему полную удовлетворённость происходящим: ни болей, ни головокружений, ни ощущения давящих стен. Всё осталось позади, кроме одного важного обстоятельства – я не понимал, что же со мной стряслось и где я нахожусь.
– Вы пришли в себя… как я рад. Вы нормально себя чувствуете?
Ко мне обратились по-немецки, но с чешским акцентом. Голос прозвучал рядом, и только теперь я осознал, что в помещении нахожусь не один. Такое со мной постоянно – в предметах я выискиваю какие-то ненужные мельчайшие детали и с опозданием замечаю очевидное. Вот я и не заметил молодого человека, сидевшего неподалёку от кровати с книгой на коленях. Подняв взгляд, он улыбался и не без любопытства изучал моё лицо.
Я сразу отметил, что у юноши, примерно возраста моего сына, примечательная внешность: он красив, причём той странной красотой, которая настораживает мужчин, мало привлекает женщин, зато верующих стариков и открытых сердцем детей заставляет в необъяснимом порыве протягивать руки. Тонкие черты лица, смугловатого, как у венгерских цыган-полукровок; иссиня-чёрные вьющиеся волосы необычайной густоты; хрупкие кисти. Но больше всего внимание привлекало мягкое выражение миндалевидных глаз под довольно густыми уголками бровей. О глазах этих мне не удалось сказать, светлые они или тёмные; подходило одно слово – «яркие». Они были почти неестественно синими, и это – вместе с чёрной сутаной, подчёркивавшей худобу, – пробудило во мне неожиданное воспоминание, а затем догадку. Кивнув, я осторожно спросил: