Отравленные земли - стр. 19
Так или иначе, я пропустил, как оказалось, целый день, а за ним и второй. Первый был крайне беден на впечатления, зато второй чрезмерно ими богат.
Итак, после забавной встречи с Арнольдом Вудфоллом я продолжил путь. Через какое-то время снова начался и быстро усилился дождь; дороги, и так плохие, стали совсем отвратительными. Одна из наших лошадей повредила ногу, и пришлось свернуть с маршрута, чтобы добраться до почтовой станции – она, как мне сообщили ещё в столице, находилась перед последним нужным нам куском перевала. До этой станции я шёл пешком, опасаясь, что на слабой тяге экипаж вот-вот увязнет в грязи или завалится при неосторожном толчке. Дождь всё лил; небо скалилось белёсыми молниями; сапоги быстро превратились в болота. После этой прогулки настроение и состояние моё, и без того не блестящие, ещё ухудшились.
Едва с лошадью всё уладилось, я с огромным облегчением забрался обратно в экипаж и откинул гудящую голову на спинку сиденья. То ли я простудился, то ли еда и вино в трактире были не лучшими, – во всяком случае, самочувствие моё, хоть и не внушало опасений, разительно отличалось от дневного. Я не ощущал тошноты или рвотных позывов, а вот слабость отдавалась гулом во всём теле и словно нагревала лоб. Кости ломило, разлепить глаза было трудно – веки отекли. По симптомам угадывалась aestus febrisque[12], но я надеялся, что недомогание не более чем сиюминутно.
Повернувшись, я стал смотреть в окно, чтобы отвлечься. Тёмные, мокрые горы нависали над дорогой, по которой мы теперь двигались. Казалось, к ним можно притронуться, и эта мысль почему-то абсолютно мне не понравилась. Было в дождливом мрачном уединении что-то пугающее; даже стены экипажа начали давить. Невероятная глупость, раздражённо подумал я, что моё собственное тело меня так подводит! Могла ли природа придумать что-то хуже для человеческого рода, чем непредсказуемые атаки болезней самого туманного происхождения? Вино. Всё-таки это было вино…
В тот момент сознание покинуло меня. Вернулось оно, только когда откуда-то повеяло сквозняком, а мозолистая рука осторожно похлопала меня по щеке.
– Герр ван Свитен!
Я с усилием открыл глаза – веки опухли ещё больше, под них будто насыпали песка. Лохматая макушка Януша темнела на фоне ночного неба; на круглом лице читался ужас.
– Вы долго не отзывались, – пробасил он. – Я уже подумал… Что с вами?
Я приподнял голову – она опять загудела. Понять, сколько я проспал, было невозможно, но, видимо, мало, раз дождь не кончился. Я ответил, но, как оказалось, только пошевелил губами, сухими и шершавыми как наждак. Януш сглотнул, лихорадочно забегал взглядом по всему вокруг, а потом, решившись, выпалил:
– Герр ван Свитен, давайте поворотим назад. Мы вроде проезжали постоялый двор, да и побыстрее попасть на станцию ещё можем. Вы что-то совсем плохи.
– Ерунда, – голос наконец вернулся. – Чушь, Януш, всё пройдет. Возможно, я просто что-то не то съел. Всё-таки это чужая кухня, непривычная, жирная…
– Хотите выйти облегчиться? Помочь вам?
– Не хочу.
– Значит, не в еде дело! – с простодушной чёткостью поставили мне диагноз. – Она б уже наружу просилась, разве не так бывает? Вот я как закушу свиными ушами…
Эту прямоту я, как всегда, простил Янушу лишь потому, что помню его мальчишкой в рваных штанах, и потому, что она диктовалась тревогой. К тому же его деревенская уверенность в доскональном знании медицины, непростого предмета, коему я посвятил всю жизнь, поднимала настроение даже в столь нерадостный момент. Я улыбнулся, с усилием выдохнул и велел: