Отравленные узы - стр. 17
«Ты знаешь ответ, Ната. Скажи его, признайся себе!» – в экстазе вопили чудовища.
А я, ничего не слыша и не ощущая, кроме касаний безумия и безграничной боли, уже писала сообщение товарищу Генрихову. Нет, я не собиралась признаваться ему, что вижу духов, слышу голоса, а иногда мой мир и вовсе раздваивается. Нет, дело не в этом, а в титаническом фундаменте из боли, вины и чужих костей, в поступках, что были забыты и изгнаны из памяти. А меж тем именно они стали толчком и довели её.
И – боги – она всё-таки меня любила. Настолько, насколько могла. Иначе бы просто не решилась перейти эту грань и нанести двадцать два ножевых.
3.
Чудовища взвыли, пережив миг безграничного счастья, а после уползли на глубины души и заснули, дав мне передышку. Это было очень кстати, ведь впереди – разговор с товарищем Генриховым и распри с тёткой, чтоб над ней Локи весело пошутил.
«Добрый день, я по рекомендации Р., – я призадумалась. А что дальше-то? Если не считать тварей, голосов и всего того, что прячется за туманом и подземной рекой, то в целом мир вокруг не такой уж неадекватный. – Меня преследует постоянная тревога, даже когда всё объективно в порядке. Мне панически страшно просыпаться, открывать соцсети, взаимодействовать с кем-либо».
«Здравствуйте, Ната, – товарищ Генрихов ответил почти сразу. – Что у Вас со сном и питанием?»
А действительно – что? Я старалась не есть без необходимости, зато любила кофе ещё с детства. От него выворачивало желудок, а сердце стучало так, будто вот-вот разорвёт рёбра и выпрыгнет, и эта боль была такой сладостной и желаемой, что я подсела на неё и улыбалась, чувствуя своеобразную агонию.
Товарищу Генрихову я описала вкратце – и отношение к еде, и страсть к кофе, и последствия.
«Самоповреждения?» – уточнил он.
«Лет пять назад были, сейчас – нет».
И такое случалось, как и со всеми подростками. Кризисы, срывы, ненависть к себе и во всём – да с кем не бывало? Все мы боялись родителей, закрывались в себе, искали утешения в соцсетях, аниме, фильмах и играх, а порой сбегали из дома и возвращались в истерике и лишь из страха перед полицией или волнами гнева. Вряд ли для товарища Генрихова это было чем-то необычным.
«Я понял Вас, Ната. Попейте Гидазепам, три таблетки в день, неделю. Рецепт пришлю вместе с номером карты. Позже обязательно напишите, как Ваше сочувствие», – подвёл итог он.
«Он хочет усыпить нас!» – взбеленились чудовища.
Вообще неплохая идея. Только теперь я ощущала, как сильно мир сдавливает мне плечи, как голоса выпивает все соки, а призраки требуют всё больше и больше сил для общения или любого другого взаимодействия. Так хотелось зарыться под тяжёлое одеяло, поставить телефон в режим полёта, отключить интернет и лежать, уставившись в стену. Пусть мимо летят месяцы, годы, века, главное – покой и ноль мыслей, абсолютная тишина. Такая, какая бывает под наркозом. О, до чего же сладостное ощущение!
Мне снились коты и уютный большой дом с мягким диваном. Мы играли у электрического камина и с наслаждением вкушали каждый момент жизни. А потом всё прервалось. Мир рухнул вниз – и я очнулась в больничной палате, осознав, что всё это время пребывала в забытье.
Когда я поняла, что не смогу вернуться обратно, то чуть не закричала от ужаса. Назад! Назад! Туда, где ты не ощущаешь собственное тело, где не осознаёшь себя, в мир иллюзий и вечной стагнации, подальше от разбирательств с полицией, от судов, шестичасовых допросов и чувства, что убила ты, а не она. Что это всё – твоя вина, и если бы ты вела себя иначе, училась на пятёрки, во всём соглашалась с матерью, не отрывала глаз от пола и ходила сгорбленной, то, может, никто бы не пострадал.