Отец с обложки - стр. 47
В трубке слышится облегченный вздох.
— Еду, Ксю. Захватить чего-то по дороге? Рыбки там, огурчиков?
— Тортика хочу. Шоколадного. И «наполеона».
— Хорошо. Я быстро. Жди.
Пока подруга добирается до меня, я не выпускаю из рук телефон. Все надеюсь, что Леон поймет, как вел себя со мной, позвонит и извинится. Но телефон молчит, а я с этого дня уволена.
К тому моменту, когда Ирка зашла в квартиру, держа в руках две коробки с тортами, я полностью расклеилась. Хоть и обещала себе больше не плакать из-за Вересова.
— Господи, Ксюш, на тебе лица нет. Идем, сейчас чайку тебе заварю, ты мне все расскажешь, успокоишься, — на лице Иры появляется волнение.
— Нормально все, просто беременность сделала из меня излишне эмоционального человека, — заверяю ее, сама же достаю из пачки неизвестно какой по счету одноразовый платочек.
А потом следует рассказ о моем сегодняшнем увольнении. В красках, со всеми подробностями, не скупясь на эпитеты для моего начальника.
— Он ненормальный, — констатирует Ира.
— Тиран и деспот. Самовлюбленный болван, который дальше своего носа не видит, — подтверждаю я.
Подруга смотрит на меня с сочувствием.
— А хуже всего, что он мне по-настоящему начал нравиться. Он казался заботливым таким. Мне вчера плохо стало, так он меня до дома довез и еще в квартире со мной побыл, чтобы удостовериться, что я не грохнусь в обморок. А сегодня его словно подменили.
— Или просто вскрылась его настоящая натура. Хочешь, я статью обличительную про него напишу? Будешь моим тайным инсайдером, расскажешь, какой Леон Вересов на самом деле, — ее глаза загораются, уверена, она уже и заголовок, и первые строки придумала, но я ее останавливаю.
— Нет, Ир, ничего не надо. Хочу забыть о его существовании. Господи, лучше бы я не встречала его больше. Было бы намного проще. А теперь как забыть обо всем? Я ведь, Ира, надеялась, что у нас может получиться. Что малыш будет расти в полноценной семье, — впервые говорю вслух то, о чем даже думать страшно было в последнюю неделю.
— Ох, подруга, — Ира обнимает меня, прижимается своей щекой к моей.
Я снова плачу. Давлюсь этим шоколадным тортом и плачу. Мы сидим до поздней ночи, разговариваем о жизни, о планах, избегаем темы Вересова. Ира остается ночевать у меня, не хочет меня оставлять одну в таком состоянии, хотя я ее убеждаю, что все со мной будет хорошо.
Мы укладываемся спать, я выключаю свет, удобней устраиваюсь в постели.
— Слушай, — шепчет подруга, повернувшись на бок лицом ко мне. — А ты родителям уже сказала о своей беременности?
Я тяжело вздыхаю.
— Нет. Я думала, у нас с Леоном что-то наладится, и тогда скажу, ты же знаешь моих родителей, когда услышат, что ребенка нагуляла, да еще и сразу после расставания с Толей, разорвут со мной все связи. В их глазах я стану падшей женщиной.
— Зря ты так, они, может, побурчат недельку-две, но обязательно обрадуются появлению внука.
— Стыдно мне, Ир. Знаю, что на улице двадцать первый век, женщины давно для себя рожают, но перед родителями все равно стыдно. Давай спать, — закрываю глаза и, к своему удивлению, почти сразу же проваливаюсь в сон.
Утром у Ирки звонит будильник, она старается тихонько собраться на работу, но я все равно просыпаюсь от звуков в квартире. Лениво валяюсь в постели, сегодня мне уже намного лучше. К Леону чувствую лишь ненависть и презрение. Никакого отчаяния уже нет.