Отец с обложки - стр. 46

Леон делает шаг вперед, его взгляд выражает абсолютную злость. Он нависает надо мной, словно ястреб, ноздри его раздуваются с каждым выдохом.

— Уволена, — одно слово, тихое и угрожающее, но звучит словно приговор.

Я сглатываю вставший поперек горла ком. Во все глаза пялюсь на него и не могу понять, он шутит или серьезно. Да что вообще случилось?

— Прости, что? — смотрю на него с недоумением.

— Ты уволена, Ксения! Что неясного? Я, кажется, предупреждал тебя на этот счет! — кричит мне в лицо, да так громко, что я вздрагиваю.

От такого отношения к себе со стороны Леона, да еще и на глазах посторонних людей, мне хочется расплакаться. Что я сделала не так? Почему у него такая реакция?

— Но почему?.. — смотрю на его разъяренное лицо, дыхание обрывается, руки дрожат. Чувствую опасность, исходящую от него. Он меня пугает. Такого Леона я еще не видела. Хотя нет, вру, видела. Когда он уволил весь рекламный отдел одним махом.

— Потому что только что мне позвонила какая-то пожилая женщина, которая нашла конфиденциальный договор с «Оникс» на помойке! — рявкает он.

— Что? Это шутка? Уверена, это какая-то ошибка.

Леон не отвечает. В последний раз окидывает меня гневным взглядом, резко разворачивается, заходит в свой кабинет и с грохотом закрывает дверь. Я так и остаюсь посреди приемной, не в силах пошевелиться. Перед глазами все поплыло. То ли от слез, то ли от нахлынувших эмоций. В висках запульсировало.

— Не волнуйся, Ксюш, у Леона Анатольевича частые перепады настроения. Все уже привыкли, ты просто мало времени у нас еще работаешь. Через час остынет, — вздыхает Нина, смотря на меня с сочувствием.

— Да, конечно, остынет, — хмыкаю я, едва сдерживая слезы. — Пойду я.

Я выхожу из приемной и быстрым шагом добираюсь до лифтов. Никого и ничего перед собой не замечаю. Меня трясет от негодования, обиды и несправедливости. Леон вел себя так, словно я лично выбросила эти чертовы документы, а не отправила их курьером. Может, это вообще неправда, и никто ничего не находил, но виноватой, конечно же, меня сделали.

К счастью, в лифте кроме меня никого нет, и я могу немного дать волю эмоциям. Смотрю на свое отражение и пытаюсь вытереть слезы и поправить макияж.

Ненавижу Вересова! Ненавижу! И о ребенке не скажу ему! Бесчувственный чурбан!

Делаю несколько глубоких вдохов, створки открываются, и я оказываюсь на пустой парковке. Стук каблуков разрезает тишину, здесь уже можно не сдерживать себя, разрыдаться от души. Нахожу свою машину, забираюсь в салон и реву от обиды. Потом говорю себе, что мне нельзя нервничать, что Леон не стоит моих слез, привожу себя в порядок и завожу двигатель.

Автомобиль Леона на стоянке позади меня, так и подмывает сделать что-то с его дорогущей машиной, но держу себя в руках. Резко сдаю назад, со скрипом торможу, потом выезжаю из подземной парковки и мчу в сторону своего дома.

Я добираюсь до дома и сразу же звоню Ирке.

— Ты можешь ко мне приехать? Не занята? — спрашиваю, бросая ключи на полку и снимая туфли.

— Что с твоим голосом? Все хорошо? — подруга сразу же улавливает мое отвратительное настроение.

— Не по телефону, приезжай, пожалуйста, не хочу сама в квартире находиться.

— С ребенком… с ребенком все хорошо? — осторожно спрашивает она.

— Типун тебе на язык! Все с малышом хорошо, Ира, — с жаром отвечаю я.