Остров Буян - стр. 17
В тот момент мы сидели на скамейке под тополями, и я все любовался ее губами – как они двигаются и немного прилипают друг к другу в уголках. Но вдруг смысл сказанного оторвался от ее губ и обрел значение, и я понял, что сказано что-то важное. Причем сказано так же легко, словно какой-нибудь вздор про голубей и овес.
Я ведь и сам много думал об этом – почему я все время один и почему мне лучше в одиночестве? Значит, я просто боюсь этой беззащитности? Боюсь, что кто-нибудь…
Придется дописать потом. Явились соседи по комнате. Они – хорошие ребята, только любят радио громко включать. Кстати, один из них только что со смехом хлопнул меня по спине: «Здорово, писатель!» Неприятное приветствие.
Не брался за дневник три дня и даже соскучился по нему. Но писать было некогда. Да и неудобно: в нашей комнате слишком людно и шумно. Мои соседи-старшекурсники – компанейские парни, поэтому комната – настоящий проходной двор. Пришлось смыться на черную лестницу. Пишу здесь, сидя на ступеньках. Сильно жжет плечи и спину. Это оттого, что я сегодня обгорел. Да-да, обгорел на солнце! Боже, какой сегодня был день! Лучший в моей жизни! Но – обо всем по порядку. Только бы ничего не упустить!..
Позавчера мы встретились с Миленой, как и договорились, возле Толстого. Перед этим я часа два носился по магазинам – искал зефир. Обегал, наверное, с десяток гастрономов. Нашел. Стоял в очереди и психовал, потому что уже опаздывал. Но все же примчался к памятнику раньше Милены.
Она появилась в сквере, улыбаясь мне еще издали. В руке у нее был оранжевый кленовый листок.
– Смотри, – сказала она, – деревья уже чувствуют осень, их даже таким теплом не обманешь… Это что такое? Зефир?! Как здорово! – Она тут же выудила из пакета зефирину и куснула ее. – М-м, вкуснотища! Жалко, что ненастоящий.
– Как это – ненастоящий? – удивился я.
– Настоящий делают из антоновки, а это – так, взбитые белки, настоящий теперь не найти. Да ты не огорчайся, я любой зефир просто обожаю. А как ты узнал?..
В тот вечер мы увиделись лишь на несколько минут. Ей надо было перебираться в свое общежитие. И на следующий день она была занята.
– Давай встретимся в воскресенье и пойдем на пляж. Я знаю отличное местечко, – сказала она. – Грех упускать такую теплынь.
На пляж?! С ума сойти!
Все дни до воскресенья я заклинал небо, чтоб только не испортилась погода. Даже сидя в аудитории все посматривал в окно: не превратятся ли эти вроде бы безобидные облака в тучи? Прочь, прочь, облака! Прочь, осень!
Наверное, из меня получился бы неплохой шаман – когда в воскресенье я вышел на улицу, увидел над крышами почти безукоризненную синеву, лишь слегка приглушенную прозрачной дымкой, и понял, что день будет по-настоящему жарким. Оконные стекла пускали на асфальт ромбы зайчиков, а сиденья в полупустом трамвае уже были горячими, словно в полдень.
Я ждал Милену под расписанием электричек. В руках у меня была купленная здесь же, возле вокзала, увесистая дыня – серебристая и продолговатая, как артиллерийский снаряд. Люди тащили мимо тюки и узлы. Какой-то потный толстяк, кажется, полупьяный, подкатился ко мне и торжественно сообщил:
– А вы знаете, что сегодня за день? Не знаете?! Сегодня уже превышена рекордная температура за сто двадцать лет наблюдений! Что творится-то, а! – И гордо удалился, распираемый этой новостью, как будто сам он эту температуру и превысил.