Особые отношения - стр. 55
– Были?
– Нет, все в полном порядке. А главное, по шкале Апгар[19] все совершенно нормально.
– По какой шкале?
– Шкала Апгар – это такая табличка, которую мы заполняем для каждого новорожденного. Туда заносятся некоторые показатели: пульс, рефлексы, дыхание, внешний вид. Как я уже сказал, ваш сын без труда набрал нормальное количество баллов. А через денек-другой сделаем еще электроэнцефалограмму и томографию, чтобы уж наверняка убедиться, что нервная система работает в нормальном режиме. Но я вам советую даже не переживать по этому поводу.
О, бога ради…
– Мне необходимо на него взглянуть.
– Конечно. Только будьте готовы и не пугайтесь, он сейчас выглядит не лучшим образом. Детская интенсивная терапия, знаете ли, не самое приятное место.
– Ничего, я выдержу.
– Вот и славно. Но помните, любые нагрузки для вас сейчас исключены. Вы перенесли серьезное хирургическое вмешательство.
Он было пошел к двери, но с полпути вернулся:
– Кстати, чуть не забыл – примите поздравления. Счастливый отец пока не появлялся?
– Он не звонил в больницу? – спросила я сестру.
– Не знаю, – ответила она. – Но я спрошу других сотрудников. А вы дайте мне его номер, я ему сама позвоню.
Я взглянула на часы. Шесть пятнадцать.
– Может, я сама попробую?..
Но тут появились санитары с креслом-каталкой. На сей раз это было особое кресло, приспособленное для пациентов с капельницами: у него имелась специальная рамка для бутылок с плазмой и физраствором.
– Давайте я позвоню вашему супругу, – напомнила сестра. – А то кресло нельзя занимать надолго, оно может понадобиться кому-нибудь еще.
– Такие классные кресла всегда нарасхват, – вступил в разговор санитар и добавил: – Поехали, дорогая. Мы отвезем тебя к малышу.
Сестра дала мне бумагу и ручку, и я быстро написала номера рабочего телефона Тони, его мобильного и нашего домашнего. Она пообещала оставить сообщения на всех трех, если не сумеет дозвониться и поговорить. Санитары стали перемещать меня с кровати в кресло. Я заранее напряглась, думая, что меня начнут отсоединять от многочисленных трубок, а затем опять будут тыкать иглами в вены. Но парни – они оба напоминали членов сборной команды по армрестлингу – невероятно бережно подняли меня и усадили в кресло, при этом ловко управляясь с трубками. Когда наконец меня разместили в кресле, я была в полном изнеможении: видно, послеоперационный шок еще не прошел. Сердце бешено колотилось, желудок схватывали спазмы, стены палаты ходили ходуном. Но после нескольких рвотных спазмов я немного пришла в себя, только во рту было мерзко, а глаза слезились.
Большим ватным тампоном сестра очистила мне лицо.
– Вы уверены, что хотите ехать прямо сейчас? – спросила она.
Я только кивнула. Пожав плечами, сестра сделала знак санитарам, чтобы трогались.
Проезжая по палате для рожениц, мы миновали кровати пяти или шести женщин, около каждой из которых стояла кроватка с младенцем. Мы выехали в длинный коридор и долго двигались по нему, пока не остановились у лифта. Двери открылись, и я увидела, что у нас есть компания: в лифте была пожилая женщина на каталке, вся обвешанная капельницами, мешками, мониторами. Дыхание ее больше напоминало предсмертные хрипы. На мгновение наши взгляды встретились, и в глазах старушки я прочитала ужас и тоску. В голову пришла банальная мысль: одна жизнь кончается, другая начинается. Если, конечно, моему сынишке удастся выкарабкаться.