Осколки истины - стр. 11
А ведь Юрьевский и сам на минуточку потомственный князь. Да вот ни разу приглашение на бал к Белозерским не получал. Да и вообще особых приглашений. Их фамилию в Петербурге не жаловали. Говорила мать: "уезжай в Москву". Но Лев Георгиевич был слишком упрямым. Всё пытался доказать всем и в первую очередь себе, что не в фамилии дело. Он и сам по себе чего-то да стоит.
Зря, видимо.
Чего он может стоить, если все его умения сводятся к издевательствам над зелёными богатенькими юнцами?
Отпаивать и приводить в чувство Белозерского Лев Георгиевич поручил своему напарнику – Ивану Путилину, а сам отказался от ужина в компании услужливой белошвейки, с которой часто коротал вечера этой зимой, и тихо-мирно отобедал-отужинал в ресторации на Малой Садовой. Несмотря на поздний час взял себе борща, ростбиф и попросил последнюю газету, перепроверить светскую хронику. О балах много пишут и много разговаривают, может быть и найдётся что-то интересное. Но, несмотря на привычку изучать газетные новости исключительно по вечерам, дабы не портить себе настроение утром, буквы в слова не складывались, а смысл терялся внутри строк.
Хотелось гульнуть и забыться. Но гульнуть не давали финансы, ощущались недополученные три оклада, а забыться не давала голова, которая всё время анализировала и рассчитывала. Неугомонная свалка никому не нужных логических лабиринтов.
“Кто же мог такое сделать?”
Мысль об обезображенной девушке не оставляла Льва Георгиевича в покое. Он сидел один на один с красным торшером и тремя вилками (для дичи, для рыбы и десертной) и беззлобно переругался с официантом. Чутье подсказывало, что тот плюнул ему в суп. Собственно парень в безрукавке и не скрывал этого особо.
Так мерзко Лев Георгиевич не чувствовал себя очень давно. Наверное, с 1917 года, когда очнулся после пулевого ранения, а ему сказали, что он роту противника положил. Голой саблей по ружьям.
Зашивали его тогда три недели. Отправили в штаб и больше на передовую не посылали. Способность “Берсерка” была опасна для обеих сторон. Впадая в безумие, Юрьевский резал и своих и чужих. И Царь старался не использовать такие спорные умения. Сам Лев Георгиевич ничего не помнил. Ни как проснулась магия, ни как он отрывал руки противникам, ни как вгрызался зубами единомышленникам в локти. Истории про лейтенанта Юрьевского пошли настолько кровавые, что сам “герой” начал стыдится своих способностей.
И только внимание юной медсестры спасло жизнь и психику молодого солдата от выгорания. Девушку звали Елизавета. Она не дала ему сойти с ума от чувства вины и даже приняла его силу. В тонкой, медноволосой девушке тоже была сила. Теплая живительная сила жизни. Лизе стоило прикоснуться к человеку, и боль тут же проходила, раны затягивались.
Лев Георгиевич прикрыл глаза и сдавил пальцами переносицу.
Не время сейчас вспоминать о Лиззи.
Без неё он бы отказался от магии, несмотря на то, что собственными глазами видел насколько это необходимая вещь для Российской Империи. Возможно, это единственное, что помогло выиграть Мировую войну.
Возможно, но Юрьевский всё равно морщился каждый раз, используя силу, и старался свести магическое вмешательство к минимуму.
Тем не менее Лев Георгиевич попал в поле зрения Распутина, курирующего изучение новой силы. Во время войны ещё не было Министерства, его создадут в 1913, после победы и признания Григория Распутина великим спасителем Империи. А во время войны никаким спасителем он не был, скорее мучителем, влезающим в головы молодым солдатам и заставляющим раз за разом терпеть боль магии.