Осколки истины - стр. 13

О чём впоследствии очень жалел.

Доносчиков в аппарате российского законоохранения не любили ещё больше, чем взяточников, о чём Льву Георгиевичу подробно разъяснили на приватной беседе. И с тех пор, вот уже два года, Лев Георгиевич – потомственный князь Юрьевский, разжалован из члена тайного советника до обычного следователя и носится по Петрограду, аки безродный выпускник Владимирского военного училища. И всё больше занимается проверкой просветительских и профессиональных обществ, созданных инородцами и (не дай боже!) распространяющими свои учения на прогрессивную молодежь. А настоящие дела всё чаще доверяют каким-то выскочкам из университета, которые даже не знают, в какую сторону барабан револьвера поворачивается.

Главный вывод, который Лев Георгиевич сделал из сей истории заключался в том, что нельзя мешать чиновникам получать их подарки от простого населения. Вывод сделал, но не принял. Потому что душа российского офицера не может принять несправедливости и беззакония. А Модест Аристархович, откровенно говоря, борзел, обирая людей.

А Льву Георгиевичу ничего не оставалось кроме того, чтобы презирать начальство, но продолжать работать. Службу свою Юрьевский неожиданно любил, несмотря на всю её чёрность и неблагодарность.

Да и куда еще ему было податься? Не по балам же скакать, право слово.

Вот так и вышло, что потомственный князь опрашивал людей на улицах и искал преступников по подворотням, вместо того, чтобы разъезжать по заграницам и минеральным водам. А иногда в порыве душевной справедливости мог дать в морду начальству и получить очередной выговор. Не увольняли Юрьевского, кстати, не из-за прекрасной службы, а по причине взяток. Мать его раз в месяц передавала крупную сумму начальнику, лишь бы Лев Георгиевич оставался на службе. Сам следователь, понятное дело, об этом не знал.

– Имя убитой выяснил? – допытывался меж тем Модест Аристархович.

Лев Георгевич глубоко вздохнул, впуская в себя запахи начальственного кабинета. В целлюлозу пергамента и вязкость чернил примешивалась тревога и опасение. Гнедой побаивался то ли самого Юрьевского, то ли того, что сыщик может развернуться и уйти.

А еще князь Юрьевский понял, что на завтрак начальство искушало запечённую утку с яблоками и жбан медовухи. Может быть, половину жбана. Ах, как нехорошо-с, господин начальник!

И так, знаете, захотелось каблуками щелкнуть, выхватить шашку и усы этому старику пооткромсать!

– Не найду убийцу – уволюсь, – пообещал Лев Георгиевич, развернулся и быстро вышел из кабинета, оставляя за спиной взволнованный окрик начальника.

4. ГЛАВА 4. Отражения в высоких фамилиях

ГЛАВА 4. Отражения в высоких фамилиях

В черном небе звезды не видно.

Гибель где-то здесь, очевидно,

Но беспечна, пряна, бесстыдна

Маскарадная болтовня…

А. Ахматова

Лев Георгиевич

22 апреля 1920.

Давайте представим на секундочку, что магия – вещь, которую можно потрогать, сжать в кулаке или проткнуть указательным пальцем правой руки. В этом случае для Льва Георгиевича магия будет скользким полупрозрачным пудингом лимонного цвета, который он ненавидит с детства. А пальцем в ЭТО тыкать неприятно: прилипчивое и омерзительное нечто, словно ожившее приведение, да и руки потом оттирать замучаешься.

А если представить, что магию можно попробовать на вкус – вкус у нее для Юрьевского будет лежалой сельди с горечью перца. Невкусно?