Осенние истории. Рассказы русских писателей - стр. 13
– Это я… я сама… Меня не просили.
Не благодаря ее за это деликатное предупреждение, я с грубой насмешкой продолжал:
– Королева жалует ко мне с собственным шутом.
Она удивилась моей злости, хотела уйти, но я удержал ее:
– Нет, нет, Аля, останьтесь.
Я машинально погладил ее по руке. Маленькие нежные пальцы похолодели и слабо шевелились: точно вздрагивали в то время, как лицо было обращено в сторону от меня, к окну.
– Идут.
Пальцы выскользнули из моей руки, и лицо засмеялось.
О, сколько важного достоинства было в толстой фигуре артиста, в этой небрежно изломанной панаме, бросавшей тень на жирное обвисшее лицо с презрительно изогнутыми губами! Я, как это ни странно, инстинктивно обратил прежде всего свое внимание на него, а не на нее. Я сразу все в нем заметил, все, начиная от походки до переброшенного через правое плечо плаща, застегнутого блестящей пряжкой в виде львиной головы.
Она шла рядом в белом платье, открывавшем ее тонкую фарфоровую шею, шла с теми еле заметными приседаниями, которые придавали ей особенную грацию в моих глазах.
У меня захватило дыхание и как будто онемели члены. Тогда, чтобы обмять себя, я быстро пошел навстречу. Но лицо ощущалось как склеенное, и было унизительно даже представить, что она может заметить неестественность выражения его.
Я заговорил издали, чтобы и голос свой обмять, как ноги и лицо:
– Здравствуйте… Здравствуйте… Очень рад вас видеть!..
Назвать ее «Оля» при нем я не посмел.
– А я уж сам было собирался к вам, да все некогда… дела.
Она как-то виновато подняла на меня опущенное лицо, и мне сразу бросилось в глаза, что в ней действительно произошла перемена, но совсем не та, о которой говорила Аля.
Сквозь обычное выражение кротости и застенчивости проступало что-то неприятно новое… Или это такое освещение: солнце прямо ей в лицо, и глаза щурятся.
Спутник ее стоял в стороне, слегка приподняв над головою шляпу одной рукой, зацепив на другую палку с большим загнутым рогом, всю испещренную монограммами друзей и почитателей таланта.
– Мой товарищ, Таланов-Сумский.
Это были ее первые слова.
Я ждал, что комик сразу отольет пулю, и, по-видимому, этого же ждала и Аля, готовая уже смеяться; но он, наоборот, с большим достоинством раскланялся и вяло протянул:
– Очень рад познакомиться.
Я повел их к себе.
Но Ольга не пожелала войти в комнату, оправдываясь тем, что там душно. Лучше на террасе.
Она избегала смотреть на меня и все озиралась по сторонам, точно ища чего-то и не находя.
Нет, она не принесла мне своего маленького подарка.
– Экая у вас благодать здесь, – по-прежнему вялым тоном протянул артист, отстегивая львиную голову на своем плаще и небрежно перебрасывая его через спинку стула. – Сказано в священном писании – благословенный юг.
Аля так и зазвенела смехом. Он притворно строго взглянул на нее и с невозмутимой миной сказал:
– Что же это вы над почтенным человеком смеетесь! Надо быть барышней, а не нахалкой.
Аля всплеснула руками, вспыхнула новым смехом и обратила ко мне глаза, в которых сквозило: «Ну, что? Я говорила вам…»
Началось.
Я взглянул на Ольгу; она тоже улыбалась и почти с восторгом бросила на него взгляд. Но артист не придавал, по-видимому, никакого значения этому успеху. Левой рукой поглаживая пухлую короткую ногу, правой он вынул позолоченный портсигар, тоже весь забитый монограммами друзей и почитателей таланта, и протянул мне, как-то в профиль роняя через губу: