Осень одиночества - стр. 12

В книжном шкафу Сабурова стоял найденный при обыске виллы покойной мисс Перегрин томик Байрона с дарственной надписью его дяде, графу Гренвиллу. Он не сомневался, что вошедшая во владение виллой чета Бакли даже не посещает могилу девушки, похороненной на Хайгейтском кладбище по соседству с ее отцом.

Сабуров часто натыкался в газетах на напыщенные статьи преподобного Бакли, теперь основавшего некое «Общество по защите трезвости и морали». Максим Михайлович не собирался узнавать, чем точно занимается священник.

– Отмыванием денег, – он поморщился. – Богачи жертвуют на несчастных детей трущоб. До малышей доходят сущие пенсы, а остальное Бакли и ему подобные кладут в карман.

В кармане пальто Сабурова лежал тот самый «Франкенштейн» из букинистической лавки. Леди Хелен восхищалась покойной Мэри Шелли.

– Она была бунтаркой, – однажды сказала девушка, – унаследовав эту черту от матери. Вы читали «В защиту прав женщин»?

Сабуров кивнул и леди Хелен сжала изящную руку в кулак.

– Прошло восемьдесят лет, а наши права все еще нуждаются в защите. Наука движется быстрее, чем социальное устройство общества, – она помолчала. – Папа часто напоминает мне Виктора Франкенштейна из романа мисс Шелли.

Сабуров заметил:

– Алессандро Гальваник пытался оживить лягушек еще в прошлом веке.

Леди Хелен коротко улыбнулась.

–Вы хорошо знакомы с наукой, мистер Гренвилл, но некоторые вещи лежат вне пределов науки, – ее глаза подернулись дымкой грусти. – Ей пока не удалось познать глубины человеческого разума или скорее безумия. Только литераторы, как мисс Шелли, иногда осмеливаются заглянуть в эту пучину.

Встряхнув головой, леди Хелен заговорила о пустяках.

Расплатившись с кебменом, Сабуров выскочил на тротуар Хеймаркета, едва не сбив с ног уличного мальчишку с лотком вечерних газет. Паренек в разбитых ботинках верещал:

– Последние известия! Итальянская армия движется к Риму! Немцы скоро окажутся под Парижем!

Брегет сообщил Сабурову, что леди Хелен должна сейчас подниматься к колоннам театра на Хеймаркете.

Кинув цветочнице монеты, Сабуров схватил букетик чайных роз. У театральных дверей жужжала разряженная толпа. Заметив знакомую изумрудную шляпку, Максим Михайлович со всех ног понесся к мраморным ступеням.

Как не поверить,

Раз мы подымем громогласный плач

По мертвом?

Высокая девушка в средневековом одеянии выкинула руку вперед и театральный зал взорвался аплодисментами. Макбет в черном камзоле вышел на авансцену.

Я решился – и напряг

Всю мощь мою на страшное деянье.

Идем спокойно, ибо мир – простец.

И ложью лиц прикроем ложь сердец.1

Дверь в декорации величественного замка захлопнулась, но бархатный занавес не спешил опускаться. Молодые люди в партере вскакивали, изо всех сил хлопая, а завсегдатаи стучали тростями по полу театра.

– Янг! Янг! Янг! – неслось со всех сторон. – Мисс Янг!

Афиши на Хеймаркете пересекали броские черные буквы. «Макбет. Ирвинг. Янг». Сабуров уже видел звезду Вест—Энда мистера Генри Ирвинга в постановке «Гамлета», однако мисс Янг, только что блиставшая в роли леди Макбет, была ему неизвестна.

Покосившись на соседей по ложе амфитеатра, Сабуров шепнул леди Хелен:

– Удивительно талантливая актриса, – он кивнул на сцену, – однако я раньше о ней не слышал, пусть я и не заядлый театрал.