Операция «Северные потоки» - стр. 8
Пузырьки воздуха скользили в толще воды вместе с всплывающими аквалангистами, преодолевая гравитацию. На поверхности моря эти пузырьки уже не будут заметны: на травящем клапане стоит специальная сетка, уменьшающая их диаметр.
Холодная балтийская вода не прогревалась, даже несмотря на то, что глубины около Борнхольма не превышали ста метров. В не слишком прозрачной воде проглядывал силуэт чего-то темного и огромного. Как ни вглядывайся, контуры силуэта размывало в желтовато-зеленой воде, изображение не обретало четкость, распадалось, как фотография с плохим разрешением рассыпается на пиксели.
Все вокруг вздрогнуло, изображение поплыло как марево во время сильной жары, и ударил резкий полый звук по барабанным перепонкам с такой силой, что Ермилов проснулся…
Сел на поездной полке, ошалело пялясь на отражение в зеркале двери, где мелькали огни окошек встречного поезда. Помимо этих окошек в купе ничего не светилось. В темноте посапывал Егоров на соседней полке. И тихо звякали ложечки в стаканах.
Именно грохот встречного совпал со взрывом во сне, а железнодорожный мост, по которому «Таврия» сейчас пролетала, усилил звук многократно, вырвав Ермилова из тревожного сна.
Последние месяцы он спал беспокойно. На работе сон прерывают ночные звонки в кабинете. Домашних не видел, бывало что и неделями. А теперь еще этот подрыв газопровода и заявление Демченко, нарушившее некое шаткое равновесие, которого Ермилов достиг, как ему казалось, за последние недели.
Только было начал втягиваться в новый ритм работы, рваный, напоминающий мелкую мозаику – рисунок мультикам на камуфляже, в который облачались военные контрразведчики, то и дело выезжавшие в командировки на новые территории.
Но все же этот самый ритм возник, он существовал. Его отбивало время, пульсируя кровью в висках, его диктовали время и страх за будущее, то и дело заставляя ускоряться то vivo[4], то prestissimo[5], то почти становясь largo[6], сорок два удара метронома в минуту, когда приходилось выжидать, проводя контрразведывательную игру с ГУР МОУ[7], или хоронить товарища – героя, отдавшего жизнь за Россию в борьбе все с теми же нацизмом и бандеровщиной на исконно русских землях. «Ще не вмерла Украïни…» Та Украина, гоголевская, шевченковская, советская, с песнями и радушием, «вже померла», а бандеровцы, как вурдалаки, восстают из небытия, пока не вобьют в них осиновый кол.
Ермилов тихонько вышел из купе. Сон улетел вместе со встречным поездом. В коридоре сильнее пахло углем. Облокотившись о хлипкую штангу со шторками, он попытался смотреть в черное окно, но только изредка взгляд цеплялся за отдельные огоньки фонарей или вдруг за отрезок дороги у одинокого переезда.
Ермилов набрал номер Богданыча на сотовом. Теперь Вячеслав Богданов – генерал на Житной в МВД, а был Славка в конце девяностых – начале двухтысячных собровцем, рубахой-парнем, возглавлял какое-то время областной УБОП. Ермилов познакомился с ним в Грозном. Собровцы персонально охраняли входившего в состав следственной группы Генпрокуратуры Олега Константиновича. А когда попали в засаду, Славка вытащил раненного в ногу Олега из-под огня, сам получив контузию. С тех пор дружили уже больше двадцати лет.
Разговаривать в коридоре Ермилов не стал, удалился в тамбур. Там присел на ступеньки, ведущие на второй этаж вагона. Все пассажиры уже угомонились, спали по своим купе, наверное, подремывала и проводница.