Октябрьский сороковой - стр. 4
Смотри! – потряс бумагой. – Это – бедствие. Угрожающая лавина, способная обрушить нашу с тобой спокойную, размеренную и счастливую жизнь, – произнес негромко Тюрнев. – А посему, чтобы ничего не случилось плохого, снаряжаю тебя, штрафник, на расчистку «Авгиевых конюшен», – заключил старлей. – Можешь даже там геройски погибнуть. Уверяю тебя, мы будем горько скорбеть, пророним скупую слезу по этому поводу, но помереть можешь только после выполнения задачи, понял? – Тюрнев замолчал, с улыбкой и любопытством уставившись на Ромчика. Он ожидал ответной реакции.
– Что это? – с недоверием спросил Рома, не обращая внимания на витиеватое и ехидное выступление старлея.
– Да так, собственно, ничего важного и интересного, – ответил Тюрнев пожав плечами и напустил на себя безразличный вид. Но Рома-то был в оперативной работе прекрасным профессионалом и вмиг «прочитал» коллегу. Дело было очень важно для старлея, значит он уже пару раз получил, за то, что своевременно не отреагировал, и проблема для Тюрнева оказалась не решаемой и крайне «токсичной».
– Слушай Олег, чего ты заливаешь. Уже доконало твое ехидство- на сквозь тебя вижу, – воскликнул в сердцах Рома. – Говори, я слушаю, – ему надоели игры. Тютнев перестал улыбаться. Сделался серьезным и жалким.
– Та достала эта бабка, каждый день пишет «куб» (заявление). Сначала участковому писала, но тот быстро понял, что за вариант и «отмазался», на меня стрелки перевел. Теперь у меня геморрой, да такой, что аж вываливается. Сумасшедшая старуха, чтоб ей пусто было, на соседей жалуется. Мол ненавидят ее все вокруг лютой ненавистью и завидуют черной завистью. Свести скорей в могилу мечтают. Ночами стучат по трубам, хлопают в ладоши не дают спать. Проклятья нашёптывают в вентиляционные каналы, жгут вату в розетках, а через ее розетки к ней дым валит. Компьютерными лучами облучают, там какие-то еще иголки…. Короче всего и не упомнишь, – Тюрнев трагично почесал затылок. – В общем вот это все, как говориться, по стандарту. Каждый день заявление, тварь, строчит без остановки. И не лень же старой карге…, – заключил старлей и замолчал. Положил стопку на стол. – Ромчик нам надоело уже отписываться, ей богу мозоли уже на руках, дружище, выручай Христом-Богом прошу. Все в отделе смеются, издеваются. Говорят, что это дело моего департамента. А как помочь прошу, – так морозятся и отнекиваются. А начальству, знаешь, как-то по хер. Есть заявление- реагируй. Что хочешь то и делай, но, чтобы гражданин был доволен. Показатели, понимаешь, им порчу, уже второй премии лишили.
Рома молча слушал. Наконец высказал свое мнение.
– Очевидно же, что человек психически не здоровый, подай заявку в местную психиатрическую клинику. Приложи заявления старушки, также опросы соседей и свидетелей. Дело будет решено и получит другой статус, дальше не наша проблема, а врачей, – Рома замолчал. – И ежу понятно, что суть дела лежит не в плоскости правовых отношений между гражданами, а по сути является развитием истории болезни отдельного индивидуума. В результате психического заболевания которого страдают остальные, в том числе и ваш отдел. Не удивлюсь, что другие службы: «скорая» и «пожарники» с МЧС-ом очень подробно знают этот адрес, – уточнил Роман.
– Да ты умный – я погляжу! – Взбеленился Тюрнев. – Думаешь это только тебе в голову могло прийти, раз, щелк пальцами и вот тебе решение готово! Блин, а я-то дурак, как до этого раньше не додумался? Семь лет тут работаю и не хера до сих пор не одуплился … Вот такой я идиот друже! Нужно было только тебя дождаться, выслушать умную мысль и все сложиться тип-топ. А ничего, что у старухи справка на руках имеется о вменяемости, выданная самым что ни на есть главным психиатром. Вот полюбуйся, – старлей достал со стола ксерокопию справки. И дата, и подпись и печать! – в сердцах бросил бумагу на стол. – Так что засунь свои измышления в задницу. Впрочем, как и я свои. В общем хватит тут умничать, давай руки в ноги и на адрес. Как говорится – с головой в полевую работу. Тюрнев опустил глаза. Молча собрал бумаги со стола и сунул их обратно в шухляду, давая понять, что говорить не о чем.