Око за око - стр. 7

– Все теперь берут высокие проценты!

– Но не все грозят своим должникам подать в суд и продать за долги их мастерские, а самих их – в рабство!

– Пусть это заботит других! – махнул рукой Эвбулид, умалчивая о прежнем владельце мельницы. – И вообще, слушала бы ты поменьше кудахтанье соседок! Запомни: мы с Квинтом – друзья!

– Но раз друзья – почему тогда проценты?

– Уверен: это будут самые низкие проценты в Афинах!

– А помнишь Фемистокла? – голос Гедиты потеплел. – Вот это действительно был друг. Вспомни: ведь это его эранос[15] спас нас от голодной смерти, а Филу – от тяжелой болезни! Как это несправедливо, что его изгнали из Афин лишь за то, что он хорошо отнесся к чужому рабу! Где он теперь? Жив ли?…

– Судьба изгнанника тяжела, – вздохнул Эвбулид, вспоминая яростного спорщика, а в сущности мягкого и доброго Фемистокла. – Многие из них попадают в рабство, лишившись поддержки родного города…

– Но для вас, афинянин, это страшнее смерти! – ужаснулась Гедита. – Ведь вы совершенно ничего не умеете, не знаете ни одного ремесла! Вы изнежены, как дети!

– Ты, кажется, забыла, что я воевал? – распрямил плечи Эвбулид.

– Когда: двенадцать лет назад? А с тех пор вспомни: ты хоть раз оделся без помощи Армена? Или сделал что-нибудь своими руками?

– Я? Афинянин?!

– Ну да: подправил жаровню, заделал щели в двери, починил крышку сундука?

– Своими руками?!!

– А что? Не считает же зазорным Демофонт, такой же свободный афинян, как и ты, заниматься ремеслом! Все очень хвалят шлемы, которые он золотит…

– О боги, слышал бы сейчас эти слова Квинт!

Воспользовавшись спором родителей, Диокл изловчился и схватил лежавшую на краю столика монету. Армену он жестом объяснил, как вырывают глаз у слишком наблюдательных рабов. А распахнувшей глаза Клейсе показал остроклювую сову на монете и угрожающе промычал:

– У-уу!

Девочка заплакала. Гедита прижала ее к себе и снова принялась осыпать мужа упреками:

– Квинт, Квинт… Ты прямо помешался на нем и на всем римском! Скажи, зачем ты купил этот мраморный канделябр? Из-за него соседи прозвали тебя филоромеем! Только богатые и беспечные римляне могли придумать такое расточительство! Мало того, что он дорого стоит, так на нем еще и три светильника – разве на них напасешься масла?

– А тебе не надоел наш старый, глиняный, в котором вместо масла – трескучая пакля? От его жалких благовоний вечно свербит в носу! – не на шутку вспылил Эвбулид. – Все стены от копоти чернее моря в безлунную ночь. Мне будет стыдно сегодня перед Квинтом, что мы живем в такой нищете! И вообще, что ты, женщина, можешь понимать в деловых вопросах и настоящей мужской дружбе? Занимайся лучше своей прялкой, а то у тебя заболит голова!

– А что такое настоящая дружба, отец? – сжимая в кулаке монету, спросил Диокл.

Эвбулид потрепал его за вихры, и, прищурясь, вздохнул:

– Это, сын, военные походы! Короткие ночи у костров, когда ты делишься с другом своим плащом. Это страшный бой, когда ты спасаешь его от неминуемой гибели. Это благодарность самого консула Сципиона Эмилиана, который дает тебе, чужестранцу, право пройти в его триумфе по вечным улицам Рима…

Эвбулид умолчал, что пьяный Квинт, заблудившись, лишь раз ночевал в стане греческого отряда, отобрав у него в холодную ночь плащ, а все его участие в триумфе заключалось в том, что он нес перед римскими когортами одну из многочисленных корзин с награбленным у пунов серебром.