Око за око - стр. 34
Раб принес целую амфору кампанского вина, самого старого, которое только нашлось в подвалах.
Луций и Тит жадно припали к кубкам, и вскоре обоих трудно было узнать. Тит сделался безвольным и плаксивым, Луций – злым и подозрительным.
– Ты почему не пьян? – накинулся он вдруг на гостя. – Забыл главное правило всех пиров? Или пей, или уходи!
– Я пью, Луций! – всхлипнул Тит, неумело поднимая левой рукой кубок. – Но, видно, мое горе сильнее вина… Была у меня семья – и нет больше семьи! Был дом – самый большой и красивый дом в центре Тавромения, нет дома! Была вилла – где теперь она? Даже правой руки, которой я считал свои деньги и обнимал самых красивых рабынь Сицилии, – и той больше нет! Взбесившиеся рабы захватили дом, перерезали семью, сожгли виллу, отрубили руку…
– Как тебе самому-то еще удалось выбраться? – неприязненно поглядывая на Тита, удивился Луций.
– О, это тяжелая и долгая история! Два года эти рабы держали меня в тюрьме и пытали, допытываясь, куда я спрятал свои сокровища… Они издевались надо мной, пинали ногами, жгли огнем. Но я молчал… Я боялся, что, выведав от меня все, они убьют меня, как убили моих лучших друзей: Дамофила, Фибия, Пансу… Когда же одна из пыток была особенно изощренной, я не выдержал. И показал им пещеру, где спрятал… свои деньги.
Луций покосился на пустой край туники Тита и покачал головой:
– Ну и сволочи эти рабы! Отобрать у человека деньги и еще отрубить руку! Могли бы, по нашему римскому обычаю, удовольствоваться хотя бы кистью!
Тит печально вздохнул:
– Так приказал им Евн…
– Сволочь этот Евн! – искренне возмутился Пропорций, мысленно проклиная царя рабов за то, что он не приказал следом за рукой отрубить и голову его кредитора.
– Но именно он и сохранил мне жизнь! – вздохнул Тит. – Больше того, приказал отправить меня под надежной охраной в Рим.
– За что же такая честь от жадного до римской крови Евна? – быстро спросил Луций и мысленно заторопил Тита: «Ну, говори: за что тебя отпустили? Может, ты выдал рабам кого-то из наших – того же Дамофила или Пансу? Или отрекся от Рима? Тогда ты у меня в руках: ведь за это по закону полагается Тарпейская скала!»
Но Тит сказал совсем не то, на что надеялся Луций:
– Все очень просто: Евн сдержал свое слово, которое дал мне, будучи рабом Антигена.
– Слово? – разочарованно переспросил Пропорций. – Какое еще слово?
– Антиген любил показывать нам Евна, когда мы бывали у него в гостях, – всхлипнул Тит. – Этот раб развлекал нас тем, что изрыгал изо рта пламя. Для этого он вкладывал в рот скорлупки от пустого ореха и незаметно подносил к ним огниво. Это давало ему над толпой сицилийских рабов неограниченную власть! – пояснил он.
– И этим он забавлял вас, римлян?!
– Нет! Нас забавляли его прорицания. Вернее, та серьезность, с какой он давал их. Этот Евн до того, как стать рабом, был жрецом Астарты в сирийской Апамее, и знал толк в этих делах. Он торжественно заявлял, что будет царем, и мы, давясь от смеха, допытывались, как он воспользуется такой властью. Он говорил, что поступит хорошо с теми, кто мягко обходится с ним, и некоторые из нас бросали ему со стола лучшие куски и просили вспомнить об этой любезности, как только его пророчество сбудется!
– И он вспомнил?
– Тотчас же, когда меня привели к нему. Узнав, где спрятаны сокровища, он так взглянул на мою руку, что я до сих пор ощущаю в ней ожог, хотя и руки-то уже нет, и приказал отрубить ее вот так: до самого плеча… – Тит задрал край тоги и снова всхлипнул: – Единственное, о чем я жалею теперь, что бросал ему куски мяса не левой, а правой рукой, без которой так неудобно, оказывается, жить, Луций…