Огненное погребение - стр. 8
МАРИНА: Да я пью, не помогает.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Итак, Марина, я правильно понимаю, что документы на сделку с участками через тебя не проходили?
МАРИНА: Нет документов никаких. Сейф есть, в квартире, его вскрыть надо. В присутствии наследницы.
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Ключ от сейфа где? У следователя?
МАРИНА: Кодовый замок, нет ключа, следователь о сейфе не знает. У Артура еще в банке была ячейка, может быть, там документы.
САША: Я так понимаю эти речи, что как Артур Альбертович разбился, остались мы ни с чем? Зарплаты не будет?
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: В этом месяце будет, а дальше – все в наших руках. Я с Артуром пять лет работал, Николай – семь.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Восемь.
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Восемь. Наработки есть, будем продолжать дело.
МАРИНА: Я сегодня же увольняюсь. Вы директор, Алексей Степанович, я вам заявление и напишу.
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Почему?
МАРИНА: Присваивать имущество Артура не хочу. Смерть есть смерть, а закон есть закон. Есть наследница, пусть она и занимается.
АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Марина, а разве я сказал, что мы наследницу обделим? Наоборот. Нам же лучше, чтобы Любовь Артуровна разыскала наследство, вступила во владение. А мы ей поможем правильно распорядиться, продолжить дело отца. Может быть, возглавить фирму.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Совершенно верно. Артур любил, когда никто целой картинки не видит, кроме него, разумеется. Будем друг друга дополнять, пока всей ситуацией не овладеем. А с Любой нужно поговорить, объяснить ей. Дело в том, что участки под застройку – не факт что выделены. То есть деньги Артур уплатил, а вот документы, решения – должен был получить на днях. Никто не отзвонился, ни Костомаров, ни помощники его, ни адвокат этот, Левандовский. На похороны никто не пришел.
САША: Правильно. Я тоже на похоронах думал, где это они все. Ни из «ЕСД» никого, ни Феликса Борисовича.
А я, считай, каждый день к ним ездил, то документы, то еще что.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Понятно. Артур успешно все продал, и на новый цикл, на скупку. За неделю до смерти. Вот они и ждут, кто к ним за деньгами придет.
Крым, сторожка санатория, ночь.
В сторожке мебель обшарпанная и старая, стол, стул, топчан с подушкой и одеялом, дисковый телефон. На столе початая бутылка водки, закуска на газете, банка консервов, помидор. У входа вешалка с алюминиевыми крючками, на ней висит резиновая дубинка. На спинках двух стульев натянута сеть, Андрей возится с ней, чинит, разговаривая сам с собой. Дверь в сторожку открыта.
АНДРЕЙ: Блядь, еще две дырки. Что здесь плавает, чтобы таких дыр навертеть? Плавает по дну, хуй поймаешь хоть одну… Ну а что было делать? В международном розыске, и урки тоже, не разобравшись (передразнивает кого-то): «Кровь воровская на руках, под лед беспредельную рожу». Как Зорро балабановский – джихад РУБОПу объявить? Или подсесть где-нибудь, в Киеве, например? Лет на пять. Вон, Кабан подсел, во что превратился. А был красавец. На суде сказал, мол, искренне сожалеет, что пистолет заклинило. В качестве последнего слова…
Раздается лай собаки. Андрей очень быстро гасит свет, одновременно снимает с вешалки дубинку и, со гнувшись, выскальзывает из сторожки. К воротам подъезжает автомобиль, его не видно, свет фар слепит. Автомобиль сигналит несколько раз, затем раздается пьяный голос Директора санатория, похоже, он принадлежит отставнику, военному пенсионеру, начальственный голос человека, привыкшего командовать.