Однажды в Асхане - стр. 13
– В пажи я тебя брать не буду, можешь не беспокоиться. Возможно, я и занимал когда-то соответствующее этому положение, но теперь у меня нет таких наклонностей и желания пользоваться кем-то как бесправным и бездушным скотом. Безответственная вольная жизнь и к хорошему приучивает тоже, это я все-таки признаю.
Сказав это, Уильям закрыл глаза и снова умолк. Поняв, что предчувствие его не обмануло, Максимилиан немного успокоился и осторожно посмотрел на Соршу. Теперь он видел только ее профиль (она стояла, что-то изображая), но вновь, как и прежде, не мог отвести взгляда от этой изящной и туго натянутой, словно лук, фигуры – фигуры девушки и женщины. На их осанку и бедра мальчик никогда раньше не обращал внимания. Все девушки (а, скорее, девчонки), которых он когда-либо знал или встречал в округе, и близко не отличались ни статью, ни умом, так что Максимилиан относился к ним подчеркнуто равнодушно и более того – с некоторым презрением.
Самого его считали одним из самых ловких, находчивых и храбрых парней в деревне, и даже девушки постарше порой интересовались им, расспрашивая по секрету сестер. Здесь же, рядом с незнакомой лучницей, Максимилиан ощущал себя глупым и беспомощным ребенком, что злило и ранило его уже пробудившееся мальчишеское самолюбие, особенно же после шуток и тех унижений, которым подвергли его приятели Сорши. Втайне он уже поклялся отомстить им, как только представится удобная возможность, хотя по-настоящему в это и не верил. Но, вспомнив опять про Друида и его поединок с Арчибальдом, Максимилиан укрепился в мысли, что не все еще, вероятно, потеряно. При условии, что Аэрис действительно вернется и окажется его союзником.
– Я завидую тебе, – неожиданно начал менестрель. – Ты смотришь на эту женщину как на первую и самую реальную в твоей жизни. Для меня же она – приевшийся и наскучивший образ, воспламеняющий одну лишь кровь. Вот только сердце здесь совершенно не причем. Ты можешь открыть его этой рыжей и изящной кошечке, но она выцарапает твое сердечко когтями и, не задумываясь, целиком проглотит. Тот юный бедолага, обреченный быть ее слугой, сбежал из родного дома, чтобы следовать за Соршей повсюду. Кошечка же наша только смеется, да всячески унижает его. Я, конечно, зачерствел и стал уже слишком циничным, и все-таки на его месте оказаться бы ни за что не хотел.
– А как его зовут?
– Эдмунд. Вот уже две недели он таскается за нами и ходит как в воду опущенный. Эти-то ребята – все насквозь бывалые, прожженные, их только одно интересует. А наш дорогой юноша влюбился в нее по уши и уж, конечно, ночами не спит, строит планы и грезит. Я пробовал с ним как-то разговаривать, да только он мне не доверяет, и это совершенно естественно. Думает, что и я хочу над ним посмеяться, имея куда больше шансов на успех. Но какие у меня в реальности шансы? Может быть, они и есть, но совсем небольшие, да мне это уже и не интересно. Так или иначе, нашей кошечке нравится лишь определенный тип мужчин, а именно – вот этот.
Уильям указал на проходившего мимо них капитана латников, по-прежнему – с оголенным торсом. Резко притянув Рутгера к себе, лучница стала что-то шептать ему, игриво проводя пальчиками по мускулистому и загорелому телу. Тот так же тихо и удовлетворенно отвечал ей, хотя как будто бы и с неохотой. Обхватив капитана за шею и сочно поцеловав его в губы, предводительница вдруг дико и звонко захохотала, после чего, вся разомлев и замурлыкав, стала ластиться и буквально запрыгивать на него, пока не оседлала, наконец, и совсем. С равнодушным самодовольством обладателя Рутгер покрепче ухватил ее повыше щиколоток и направился к одной из палаток.