Одинокие в раю - стр. 29
Ему хотелось продлить звучание голоса, интонация которого возвращала к образу героини спектакля «Одинокие в раю»…
Глава четвертая
Сегодня пятница. День, как известно, несерьезный, быстротечный, настроенный на субботу. Затевать что-либо в такой день значило комкать дело изначально. Или, в лучшем случае, оставаться в раздумьях еще на двое суток, до следующего понедельника…
Грин Тимофеевич верил в эту закономерность, однако, истомившись неопределенностью, решил испытать судьбу. Его изнуряло любопытство. Не ведая за собой грехов, достойных внимания правоохранительных органов, он явился на улицу Якубовича с чувством какого-то сладострастия, желанием посрамить своего спесивого дознавателя-следака. Кого-то из тех, чьи самоуверенные физиономии и победные похождения заполняли экран телевизора…
Внешне следователь выглядел иначе – болезненно толстый, с мясистым, добродушным лицом под шапкой сальных седых волос – скорее походил на старого бухгалтера. И фамилия – Сидоров…
«Иванов, Петров, Сидоров», – назойливо вертелось в голове Грина Тимофеевича с момента, как он прочел на двери кабинета № 18 фамилию следователя.
– Гражданин Сидоров? – Грин Тимофеевич переступил порог.
– Он самый, – добродушно пророкотал следак из-за широкого щербатого стола, – только почему «гражданин»? Пока товарищ или, на худой конец, господин… Гражданин – это по тому, как дело пойдет… А вас, любезный, как величают? Паспорт, надеюсь, с вами? Присаживайтесь.
Грин Тимофеевич порыскал глазами, выискивая, куда положить паспорт и повестку, уж очень был стол захламлен, и протянул их следователю. Тот цепко подхватил документы толстыми пальцами с темными дужками под ногтями.
– Садитесь, садитесь, – повторил хозяин кабинета и раскрыл документы.
Грин Тимофеевич хотел было поудобней развернуть стул, но стул не поддавался. Приколочен он, что ли? Не уточняя, Грин Тимофеевич присел и втянул ноги под сиденье, так было удобней.
– Так вы и есть Зотов? – с каким-то расположением проговорил следователь. – Я уж отчаялся, думал: то ли повторно пригласить, то ли оформить принудительный привод… Что ж вы, любезный Грин Тимофеевич, вовремя не пожаловали? Кстати, меня зовут Павел Павлович…
– Приболел я в тот день, – быстро ответил Зотов. – Давление подскочило.
– Гипертония, – участливо подхватил следователь. – И большие цифры?
– Сто восемьдесят на сто, – ответил без задержки Зотов (слова следователя о принудительном приводе его насторожили). – Меня выручают лекарства… Так зачем меня вызвали, Пал Палыч?
– Я тоже гипертоник, – вздохнул следователь, – мамино наследство. Бывает, до двухсот подскакивает… Вы что принимаете?
– Коринфар.
– Я тоже. Таблетку под язык – и через час все хоккей.
То ли следователь улыбнулся, то ли нет, непонятно. Кончики белесых губ его мясистого лица задрались вверх, придавая физиономии выражение улыбки. Довольно редкий рисунок, чаще кончики губ у людей опущены…
– А все от стресса, – продолжал следователь Сидоров. – Жизнь не проста. Вы сюда шли через площадь? Видели, что у Мариинского дворца творится?
Грин Тимофеевич пожал плечами. Ему не хотелось касаться политики, тем более в стенах этой конторы. Да, он шел через площадь, видел митинг. Небольшая толпа с плакатами сгрудилась у подъезда городской думы в левом приделе дворца. Художники требовали не лишать их мастерских. Волынка тянулась с тех пор, как сменился в России строй. Новые хозяева, прибрав к рукам несметные богатства облапошенной страны, позарились и на имущество в исторической части Питера, оно, как говорится, на вес золота. Митинг был хилый, интеллигентный, художники стояли понурые, без куража. И что? А ничего! Когда у писателей тяпнули их замечательный Шереметевский дворец на Неве, вообще не было никакого митинга протеста, поджали хвост «инженеры человеческих душ», а художники хотя бы стояли. Помнится, Грин Тимофеевич возроптал, предложил пойти к Смольному с плакатами протеста. Так на него набросились «классики», дескать, не писательское дело ходить с плакатами. А просто струсили «классики», привыкли лебезить, прятать за щекой подачки. Пожалуй, тогда Грин Зотов в первый и последний раз проявил гражданское свое достоинство…