Одинокие в раю - стр. 30
Следователь Сидоров тяжело молчал, дожидаясь суждений своего визави на столь соблазнительную тему. Но тот лишь сопел, сомкнув пухлые губы, что казались случайными на остром болезненном лице.
– Так-так. – Следователь, опершись о стол, вытянул себя из кресла.
Оглянул задрипанную комнату под высоким сырым потолком с тремя сиротскими сосульками светильников. Он что-то вспоминал и, вспомнив, шагнул к шкафу. Перебрав корешки папок, вытянул одну и вернулся к столу.
– Так-так, – заученно повторил следователь, возвращая креслу свой мягкий бабий зад. – Зотов Грин Тимофеевич… Эсквайр…
Грин Тимофеевич усмехнулся. Этим почетным английским титулом в студенческие годы важно величали друг друга стиляги с Брода. Правда, реже, чем лабухским «чувак». Может, и Пашка Сидоров из тех мальчиков, что утюжили тротуары Невского. Подает знак верности памяти их общей молодости…
Грин Тимофеевич с интересом вгляделся в физиономию следака.
Нет, никаких намеков на былое знакомство, да и прошло более полувека.
– Думаете, мы знакомы? – Сидоров перехватил пытливый взгляд своего визави. – Впрочем… мы почти ровесники. И мне давно пора выметаться на пенсию… Закончу ваше дело – и на покой… Правда, дело не простое…
Грин Тимофеевич вскинул брови. Но волнения он не чувствовал, скорее любопытство, чуть более острое, чем до визита на улицу Якубовича…
– Интересно, – проронил он и уперся ногами об пол.
Стул скрипнул и сдвинулся с места, едва не скинув Грина Зотова. Оказывается, стул не был приколочен, а, вероятно, попал ножками в расщелину старого паркета.
– Осторожно! – предупредил следователь. – Мебелишко у меня ветхое, довоенное. Мы тут потрошим разных миллионщиков, а на приличную обстановку денег не выпросим.
– Ну, я не миллионщик, – буркнул Грин Тимофеевич.
– Как знать, как сказать, товарищ писатель, – обронил следователь.
«Знает меня, потрошитель», – на мгновение сладко подумал Грин Тимофеевич.
– Кто же вас не знает из нас, давно живущих? – догадливо продолжил следователь Сидоров. – Властителем дум были для многих театралов. Моя жена особо почитала ваши пьесы, любила посмеяться. Вровень с батюшкой Островским ставила…
– Ну уж!
Подъелдыкивает, подлец, подумал Грин Тимофеевич, но без злости.
– Да, да! Не скромничайте. Свой талант надо ценить, не принижая. – Следователь листал какие-то бумаги из папки. – Не принижая и… не марая, – закончил он через паузу.
Только сейчас Грин Тимофеевич почувствовал тревогу. Какое-то томление под ложечкой.
– Что вы имеете в виду, Павел Павлович? Не тяните, – вскинул руки Грин Тимофеевич. – Пока я не узнаю причину, по которой меня высвистали сюда, я…
– Что за слова, любезный? «Высвистали». Ну что вы, право. – Следователь в улыбке вновь устремил вверх уголки рта. – Поначалу мы уточним некоторые ваши анкетные…
– Повторяю: я ничего не скажу, прежде чем не узнаю причину моего визита к вам! – резко прервал Грин Тимофеевич.
– Визита? Помилуйте, любезный. С визитом в прокуратуру не ходят…
– Ну… не визита, – сбавил тон Грин Тимофеевич. – Вызова!
– Это другое дело, – мирно кивнул следователь, уткнувшись в папку.
Что же это такое?! В сознании Грина Тимофеевича безымянным потоком высеклись судьбы жертв произвола и беззакония в былые годы. Людей куда более значительных, чем он, просто прилежный в прошлом драматург. А ведь все так и начиналось с непонятного вызова.