Няня на месяц, или Я - студентка меда! - стр. 29

С его точки зрения.

С моей точки – для отсрочки смертной казни все средства хороши. Я могу ещё про погоду спросить иль рассказать.

В тени сегодня, например, двадцать семь.

– Вы нас очень потеряли, да? – вопрос звучит храбро.

Отважно.

Жалко.

И голос у меня дрожит, а сердце шумно ухает.

– Даже не знаю, Ште-е-ерн, – задумчиво и медленно выговаривает Кирилл Александрович. – Вы в зоопарк уехали в девять утра. Сейчас сколько, Дарья Владимировна?

– Четыре.

Я отвечаю на выдохе, а в ответ снова тишина.

А он молчит, потому что матом крыть воспитание не позволяет, а культурных слов для меня нет, или потому что нож, дабы прирезать, удобней выбирать в тишине?

Их ведь много, ножей.

Ампутационный – большой, средний и малый, – мозговой Вирхова, резекционный Бергмана, резекционный Лисфранка, нож Эсмарха…

Тьфу, чёрт.

Здравствуй, топка[1].

Лучше бы ты так на паре вспоминалась, как сейчас.

– Кирилл Александрович…

– Что, Дарья Владимировна? – он тяжело и устало вздыхает.

– А мы медведей смотрели, – я говорю торопливо, произношу с полным осознанием, что заискиваюсь, но жить-то хочется, – белых. И крокодилов, и бегемота, а ещё обезьян и...

– А песца видели? – Лавров интересуется заботливо.

Участливо.

И я в свою очередь интересуюсь осторожно:

– Это намёк, да?

– Ну что ты, Дарья Владимировна, какие намёки в наших с тобой отношениях? – ласково вопрошает он…

…и вопрос его звучит как-то странно близко.

Так близко, что я оборачиваюсь.

Утыкаюсь взглядом в солнцезащитные очки на тёмной макушке, перевожу взгляд ниже, чтоб лоб и брови – чёрные, нахмуренные – рассмотреть.

Глаза.

Опять почти чёрные.

– З-здрасьте… – я улыбаюсь.

И неловко оступаюсь.

***

– Штерн, объясни, почему от тебя вечно одни проблемы? – Кирилл Александрович злится и морщится.

Я же молчу и ледяную бутылку воды, обмотанную платком, ему протягиваю.

Мы сидим на краю фонтана.

– Извините.

Падая, я заехала Лаврову рукой по глазу.

В руке был телефон.

– У меня завтра врачебная комиссия, – он бубнит страдальчески, прикладывает бутылку и к глазу, и ко лбу.

– Хотите тоналку одолжу? – я предлагаю оптимистично, выдвигаю варианты. – Или ещё можно…

«Ещё» предложить я не успеваю: на меня выразительно смотрят, и я тактично замолкаю.

Во избежание.

Купания в фонтане, например.

– Вы хотя бы ели сегодня? – отнимая бутылку и вздыхая, кажется, смиряясь с неизбежным, тоскливо интересуется Кирилл Александрович.

– Угу, – я активно киваю китайским болванчиком.

В тишине – какой-то нашей с ним, поскольку внешний мир шумит всё также – мне сидеть надоело, а потому отчёт за день я выдаю бодро.

Рапортую:

– Мы два раза в кафе заходили. Один раз в пиццерию, а второй в нормальную. Суслики даже суп съели!

Водой, которую некоторые решили столь невовремя испить, Кирилл Александрович давится и на меня ошарашенно смотрит.

– Что?! – я, переставая долбить его спине, вопрошаю возмущённо.

На всякий случай.

Мало ли…

– Дарья Владимировна, они не едят суп.

– Ну… – я мешкаю, сообщаю неуверенно, – я умею убеждать.

Шантажировать.

И обещать сотку, если суп съедят.

– Как?

От ответа, к счастью, меня спасают сами суслики. Они, раскинув руки, наперегонки несутся к Лаврову от боковой дорожки и Милы с Ромкой, вопят радостно:

– Кирилл! Кирилл!

И на мгновение мне кажется, что Лавров не удержится, отправится купаться в фонтан вместе с монстрами, но он их проворно ловит, треплет по макушкам.