Ночная мелодия - стр. 9

***

Он обещал, что никогда не упрекнет ее, не напомнит – но обещания не сдержал.

Это были два месяца ада. Быть рядом с ней оказалось труднее, чем до этого без нее. Не раз и не два хотелось сказать: Катя, я так больше не могу, извини, не вышло. Невозможно было забыть, не думать о том, что она лежала в постели с кем-то другим. Что этот другой – бритый бугай! – трахал ее, и она стонала под ним от удовольствия.

Скрипел зубами, молчал, терпел.

Зачем терпел? Какой в этом был смысл? Разбитую чашку не склеишь. Но тогда казалось, что можно. Что она прослужит еще долго, если обращаться с ней бережно. Борис уверял себя: тело ничего не значит, главное, что в душе. Отмахивался от воплей здравого смысла о том, что не поддаются наваждению, когда любят.

Почему? Да потому что сам все еще любил ее. Несмотря ни на что. Инерция у любви – как у автобуса на льду. Именно она и заставляла надеяться, что все еще возможно вернуть.

Катя молчала. Молчала, когда злился, молчала, когда вываливал на нее свое дурное настроение. Уходила в ванную, плакала. Он чувствовал себя свиньей и злился еще сильнее – на нее, на себя.

А потом вдруг стало легче. Может, просто пришла усталость от напряжения, но Борис словно шел по хрупкому льду, стараясь не думать, что под ним – километры черной грязи. Они ссорились, мирились, но это были обычные бытовые ссоры, и ему уже казалось, что выкарабкались, пережили самое черное, теперь все будет хорошо. Появится ребенок - как новый смысл, как второе дыхание.

Когда все снова изменилось? Наверно, с год назад. Нерезко, исподволь. Катя все чаще хандрила, постоянно была чем-то недовольна. Потом начала язвить и огрызаться, вести себя так, словно Борис чем-то перед ней провинился. Он пытался поговорить – раз, другой, третий. Катя каменно отмалчивалась, а если нет, то все заканчивалось скандалом. Трещина, которую, как ему наивно казалось, удалось склеить, расходилась все больше и больше.

Перед друзьями и родными они изображали идеальную пару, у которой все замечательно. Не верил в этот балаган, кажется, только тесть, полковник в отставке, мужик въедливый и дотошный. К Борису он относился хорошо, и врать ему не было ни сил, ни желания. Поэтому на вопросы отвечал коротко: «Разберемся».

За пару дней до отъезда, переключая каналы телевизора, Борис наткнулся на рекламу какого-то детского питания и спросил, вроде как в шутку:

- Кать, у нас вообще дети-то будут когда-нибудь?

- Я не хочу! – отрезала она с таким видом, словно ей предложили вымыть языком унитаз. Встала и вышла из кухни.

Глядя ей вслед, Борис подумал, что и сам уже не очень-то хочет. А раньше надеялся. И когда приехал на завод, вдруг понял, что устал. От нее, от себя - от жизни. Как будто ему было не тридцать два, а все девяносто.

4. 3. Иветта

- Мась, ты вообще меня слушаешь?

Она не слушала. Володька слишком много говорил, по делу и без дела. Там, где можно было обойтись двумя фразами, размазывал на пять минут. В ее обязанность входило кивать, поддакивать и подавать реплики, в противном случае он сразу же начинал возмущаться – как сейчас.

- Володь, слушаю, просто голова раскалывается. Давление низкое.

- Потому что спать нужно ночью.

Тебе бы замполитом в армию, тоскливо подумала Маська, все-то ты знаешь, что и как кому нужно.